Проживающий в США историк Танер АКЧАМ один из немногих турок, кто не только признает геноцид армян, но и тех, кто доказывает это в своих трудах и вообще всей своей научной и общественной деятельностью. Его труды, в частности “Турецкое национальное “Я” и Армянский вопрос”, показывают, насколько он глубок и объективен в вопросах, касающихся армянской катастрофы. Акчам обращается в подавляющем большинстве к документам, безоговорочно доказывающим факт геноцида.

В качестве дополнительных доказательств Т.Акчам собрал (и продолжает собирать) в виде приложения к своей книге современную турецкую публицистику, не менее красноречивую, чем исторические документы. Он также разоблачает “серьезных” турецких исследователей, якобы обративших взор к темным страницам национальной истории. Предлагаем несколько отрывков из этого приложения.

…Камуран Гюрюн и Билял Шимшир являются сотрудниками Министерства иностранных дел и считаются авторами “серьезных” исследований по армянскому вопросу в Турции. Камуран Гюрюн в своей книге “Армянское досье” дает оценку “утверждениям армян о геноциде”. Цель — доказать несостоятельность обвинений. С научной скрупулезностью он разбирает все доводы армян и доказывает, что все они далеки от истины. Интересен выбор тем. Опираясь на труды Хита Лоури, ему как бы удается доказать, что слова Гитлера “Кто сегодня вспоминает геноцид армян?”, приводимые почти во всех исследованиях, не более чем выдумка. С такой же последовательностью он доказывает фальшивость опубликованных Арамом Антоняном в 1921 г. представленных на судебном процессе по делу убийства Талаат-паши телеграмм, приписываемых самому Талаату. Третий важный результат академических поисков Камурана Гюрюна относится к действиям армян в годы Первой мировой войны. Изучив архивы Генштаба и документы англичан, а также ссылаясь на опубликованную в 1923 г. книгу известного деятеля партии Дашнакцутюн и первого премьер-министра независимой Армянской Республики Оганеса Каджазнуни, он доказывает, что депортация армян, вопреки распространенным версиям, была осуществлена в ответ на интенсивные военные действия армян в тылу (турецкой армии).
Думаю, старания нашего исследователя “вывести на чистую воду армян” этим не заканчиваются. Его важнейший научный вклад в исследование этой проблемы — ответ на утверждения о геноциде. Сам Гюрюн не отрицает факта гибели армян. “В процессе депортации, — размышляет он, — люди гибли по разным причинам: из-за болезней, неблагоприятных погодных условий, в результате нападений и неспособности конвоиров защитить их или незаконных действий местной администрации в ряде районов”. По его собственным подсчетам, число жертв достигло 300 тысяч человек. Гюрюн, до мелочей рассматривая причины гибели депортированных, приходит к выводу, что никакой резни не было.
Чтобы исключить комментарии, вновь обращаюсь к его рассуждениям. “Какие из этих случаев смертельного исхода можно считать результатом резни? Во всяком случае к ним нельзя причислять погибших на фронтах или в столкновениях между вооруженными отрядами, равно как и жертв эпидемий тифа, холеры, оспы, унесших тысячи жизней в Турции. Нельзя утверждать, что они остались бы в живых, если бы не покинули свои дома, поскольку эпидемии стали причиной смерти сотен тысяч людей также в районах их обитания… Входят ли в число жертв те, кто погиб из-за неблагоприятных погодных условий и трудностей перехода? Вряд ли. Вновь нам могут возразить, что дома они не умерли бы. Верно, но есть обстоятельство, о котором забывают. Среди народов, против которых воевала Турция, были также армяне. Их депортировали именно из-за принадлежности к вражескому лагерю. То, что речь идет о гражданском населении, сути дела не меняет. Жертвой бомбардировок Хиросимы и Нагасаки во Второй мировой войне тоже стало мирное население… Целью Турции была депортация, а не истребление. В условиях того времени невозможно было создать более благоприятные условия для переселения, и, если во время этого перехода люди погибли, нельзя говорить о том, что их убили турки.
Таким образом, остаются лишь те, которые были убиты вследствие плохой охраны. Ответственность за их гибель несет правительство, не сумевшее или не захотевшее их защитить. Соучастников этих преступлений власти по мере возможности задержали и осудили, а многие были казнены”.
Какая часть из 300 тысяч погибших входит в последнюю категорию, Гюрюн умалчивает. Возможно, он не в состоянии ответить на этот вопрос из-за ограниченности научно-исследовательских способностей, а может, из-за отсутствия достоверных источников. Его доводы заканчиваются тем, что государство относилось к этой проблеме настолько серьезно, насколько это позволяли условия военного времени: почти все преступники были привлечены к ответственности.
Теперь обратимся к Билялу Шимширу. Тоже довольно скрупулезный исследователь. Он стал знатоком английских архивов: занимался либо публикацией английских архивных материалов, либо комментировал эти материалы. По его же признанию, главной его целью являлось “доказать невиновность турецкого народа, несправедливо обвиняемого в геноциде”. В своей книге “Место ссылки — остров Мальта” о губернаторе Диярбакыра докторе Решиде, арестованном по обвинению в организации армянских погромов, пытавшемся бежать из тюрьмы и п окончить жизнь самоубийством, Шимшир пишет следующее: “Когда он в качестве губернатора прибыл в Диярбакыр, то увидел, что повстанческий котел армян готов взорваться… Речь шла об ужасном заговоре или предательстве. Вали был сознательным националистом. По его словам, обыскивая дома, он обнаружил такое количество оружия и боеприпасов, что его хватило бы для уничтожения целой армии. “Если эту организацию не опередить, — думал он, — то скоро в Анатолии от турок и следа не останется. Эх, доктор Решид!.. — сказал он себе. — Есть два пути: либо армяне покончат с турками, либо турки их уничтожат”. И когда в 1915 г. был принят “Закон о депортации” и получен приказ о переселении армян за пределы Анатолии, губернатор Решид выполнил этот приказ без промедления”.
Армянская резня, “с воодушевлением” осуществленная в Диярбакыре, была такой жестокой, что напугала даже стамбульское правительства. В своей телеграмме от 12 июля 1915 г. губернатору Диярбакыра Талаат-паша говорил: “Здесь стало известно о том, что в последнее время армянское население вилайета группами выводят за город и режут словно баранов и что число жертв уже составило 2000 человек. Принять решительные меры для предотвращения этих инцидентов и доложить об истинном характере положения”. Этой телеграммой К.Гюрюн пытается доказать, какие героические усилия предпринимало государство для “спасения” армян. Из других источников нам известно, что помимо жестокой расправы над армянами доктор Решид без колебания уничтожал также государственных чиновников, не подчинявшихся его приказам. Билял Шимшир, видимо, знал, что доктор Решид уничтожал с неменьшим “воодушевлением” своих же людей.
Почему тема массовых убийств через десятилетия становится открытой для исследований? Есть мнение, что “пирог уже остыл, и его можно есть, не боясь обжечься”, так как непосредственных исполнителей этих акций уже нет в живых. Правильна ли такая трактовка? Непосредственные виновники геноцида, несомненно, давно отошли в мир иной, но разве среди нас нет потенциальных преступников, как показывают приведенные выше примеры? Разве не является преступлением против человечества попытка объяснить геноцид с позиции Гюрюнов и Шимширов и претендовать на звание “серьезного исследователя”?

СЕГОДНЯ В ВАНЕ НЕ ВСТРЕТИШЬ НИ ОДНОГО АРМЯНИНА

От губернатора Халепа поступила телеграмма следующего содержания: “Сегодня у меня побывали Халиль-бей и Ахмед-бей — оба главари банд. Сообщили, что операция по истреблению (армян) в Диярбакырском вилайете уже завершена, с этой же целью они прибыли в Сирию и ждут приказаний. Я их тут же арестовал. Жду ваших указаний”.
В ответной телеграмме требовалось от Джемаль-паши “немедленно выпустить их на свободу”. Получив ответ, Джемаль-паша через Фалиха Рыфки передал мне обе телеграммы для ознакомления. Халиль и Ахмед были кровавыми комитетчиками.
Я попросил командование их арестовать и отдать под трибунал. “Ваше сиятельство, не совещаясь ни с кем, отдали приказ казнить депутатов меджлиса. Казнь этих комитетчиков требует большой смелости и решительности. Ваше сиятельство должны и могут проявить эту смелость”, — сказал я. Джемаль-паша не согласился, но я настаивал. Этот разговор происходил в зале Восточной Иордании (Мавера-и Шериа) дворца Августа Виктория. Вечерело. В полумраке зала происходил драматический разговор между командующим армии и начальник ом генерального штаба. Али Фуад (Эрден) постепенно повышал голос, а Джемаль-паша говорил все тише. Последний изо всех сил сопротивлялся, повторяя, что это выше его сил. Мне не удалось его переубедить.
Через полчаса Фалих принес телеграмму, поступившую в штаб. В ней был приказ Джемаль-паши губернатору Халепа арестовать Халиля и Ахмеда и под конвоем отправить в Дамаск. Телеграмма с приказом арестовать беглых была направлена в Адану, в Конью и Эскишехир, но вновь безрезультатно. Комитетчики, видимо, почувствовали опасность заранее и предпочли исчезнуть. Но вскоре губернатор сообщил, что те уже в Стамбуле. Преступники уже находились вне зоны влияния Четвертой армии. Однако и в Стамбуле Джемаль-паша не оставил их в покое. Центральный комитет поддержал пашу и решил избавиться от этих людей. “Благодарить палачей и убийц нелегко, т.к. впоследствии они попытаются шантажировать тех, чье задание выполняли. То, что используется в грязных делах, выбрасывается, когда нужда отпадает (точно как туалетная бумага)”.
Наконец по приказу главнокомандования Халиль и Ахмед были арестованы и отправлены в Дамаск, где их сулил военный трибунал. Но члены трибунала с боязнью рассматривали дело этих матерых палачей. Им казалось, что это всего лишь игра, организованная верхами с целью проверки их ориентации.
Среди личных вещей комитетчиков были обнаружены золотые монеты со следами крови.
Наконец, военный трибунал вынес приговор… Палачи были казнены через повешение.
А.Фуад ЭРДЕН

ЗОЛОТЫЕ МОНЕТЫ СО СЛЕДАМИ КРОВИ

Восстание армян Вана и попытки препятствовать военным операциям послужили отличным поводом для осуществления национальных чаяний младотурок. В аналогичной ситуации справедливое, уверенное в себе правительство ограничилось бы наказанием организаторов антиправительственных выступлений. Но иттихадисты попытались истребить армян поголовно, чтобы таким способом решить вопрос о семи (восточных) вилайетах. Поверив в то, что настал час освобождения, армяне приграничных районов подняли восстание. Это было причиной кровавых столкновений. Тысячи сыновей родины, будь то армяне или турки, стали жертвами комитетов. В начале войны из Стамбула в Анатолию были переброшены сотни вооруженных банд, состоящих из бывших заключенных и воров. В течение недели они проходили подготовку на площади перед зданием военного министерства, затем в сопровождении эмиссаров “Тешки-лят-ы махсусе” отправлялись в районы, граничащие с Закавказьем. Эти банды осуществили самые зверские акции против армян. Жертвой депортации стали ни в чем не повинные армяне вилайетов Бурса, Анкара, Эскишехир и Конья.
В Эскишехире все были в полном неведении. Война переполошила все население. На этой прекрасной земле жили самые несчастные люди планеты. Они в течение многих веков были лишены всяких благ цивилизации, превратившись в игрушку в руках некомпетентного правительства. Здесь больше не ждали прибытия стамбульского правительства. Хотя опасность при переходе проливов уже не угрожала, депутаты меджлиса не торопились вернуться в Стамбул, убивая время просветительской работой среди населения. Как-то утром мы узнали, что один из депутатов накануне вечером читал доклад о меньшинствах. Уважаемый депутат сравнил христиан со скорпионами и гадами. Местные христиане, заплатившие немалые деньги, чтобы послушать доклад, с проклятиями выходили из зала. На следующее утро все подвергли критике депутата из партии младотурок. Народ Анатолии не был согласен с подобной политикой, поскольку был доволен своими христианскими соседями, с которыми жил бок о бок. В Эскишехире между турками и христианами никаких конфликтов не было. Тем более что немусульмане внесли большой вклад в благоустройство города. Кварталы армян и греков были лучшими в Эскишехире.
Однажды утром на железнодорожном вокзале города произошло неожиданное событие. На этот раз на перрон спустилась группа детей, женщин, стариков и девушек. Под лучами июньского солнца мы увидели картину довольно удручающую. Вид голодных младенцев, спавших на руках у матерей, разрывал сердце. Нам сообщили, что они едут в Конью, но у них нет денег даже на билет. Все они были бедные несчастные крестьяне.
Это зрелище на вокзале потрясло всех, но все надеялись, что дело ограничится этим. Ночной поезд развеял эти надежды. Вдоль железнодорожного полотна поднялся шум, были слышны вопли и плач. Женщины с плачущими грудными детьми на руках, священники в черных рясах, со всклокоченными бородами, матери, несшие свои пожитки на плечах, одной рукой державшие своих детей или больных, а другой пытавшиеся достать из вагона свои вещи, бедные, богатые, отверженные всеми, тысячи семей… Все они кое-как выбирались из товарных вагонов и в кромешной тьме ночи пытались не терять друг друга. Смотреть на все это без слез было невозможно. И, к сожалению, ничем нельзя было помочь, а главное, они сами отказывались от помощи. Несправедливость, совершенная по отношению к ним, очерствила их души и породила в них такую ненависть, что даже самые беспомощные старухи гневно смотрели на нас и с достоинством шли навстречу смерти…
За несколько дней окрестности городского вокзала стали прибежищем для десятков тысяч семей. На них страшно было смотреть. Участь бедняков полностью разделяли состоятельные семьи, оставившие свои дома, сады и огороды на произвол судьбы. Теперь вокруг Эскишехира образовался палаточный городок с населением в 20 тысяч человек. По ночам, когда вершины окрестных гор погружались во мрак и журчание вод реки Порсук эхом отдавалось в горах, из жалких времянок несчастных армян просачивался слабый свет свечей. Эти люди , крепко обнявшись, лежали в палатках и навсегда похоронили все свои мечты и надежды. Впереди их ждала пугающая неизвестность.
…Однажды поступил удручивший всех нас приказ: в ссылку должны были отправлять также эскишехирских армян. Воцарилась трагическая тишина. Был объявлен комендантский час. Дома, в которых еще накануне кипела жизнь, погрузились в гробовую тишину. Солдаты караулили все перекрестки.
На следующий день армяне Эскишехира, взявшие с собой самые необходимые вещи, были посажены в товарный поезд. Со слезами на глазах, разбитые горем, они покидали свои дома, цветущие сады, родные места, где их предки жили веками. Они прощались с прекрасной природой Эскишехира, с историческим городом, ставшим когда-то свидетелем справедливого правления Османа, окружающими конийскую равнину горами, скалистыми переходами Позанты и направлялись в дышащую жаром пустыню Эль-Джезире, навстречу голоду, лишениям, смерти…
Неужели ничего нельзя было сделать для спасения этих невинных людей? Я встретился с немецким священником и попросил его связаться со Стамбулом или по крайней мере через австрийского посла добиться прошения для армян-католиков. Тот согласился. В поступившем через день из Стамбула приказе говорилось, что армяне-католики, солдатские семьи и служащие в железнодорожной компании могут остаться. Так было спасено немало семей.
Наконец поступил приказ из Стамбула. В Эскишехир прибыли чиновники, отвечающие за организацию и проведение депортации. Местных армян сослали в Конью, Позанты и Халеп.
Караваны людей покидали Эскишехир на поездах. Их везли даже не в товарных составах, а в решетчатых вагонах, предназначенных для перевозки скота. Я подошел к чиновнику из управления по депортации и попросил выделить хотя бы крытые вагоны.
— А что плохого, — ухмыльнулся он, — будут дышать свежим воздухом.
Однажды через вокзал промчался поезд с новенькими и ухоженными вагонами. Оказывается, Энвер-паша со своей семьей и свитой ехал в Измир. Через несколько минут “герой иттихадистов за свободу” (Энвер) появился в переднем вагоне. Руки в карманах, без головного убора, взгляд устремлен вдаль. Даже не заметил своих умирающих с голоду подданных…
Вокзал круглые сутки работал как муравейник. Как-то вечером в зал ожидания вошла элегантная дама в сопровождении какого-то паши. Она была потрясена увиденным.
Нас познакомили, и я узнал, что это супруга (немецкого генерала) Лимана фон Сандерса и возвращалась она из Сирии, где гостила у Джемаль-паши. Видимо, во мне она увидела союзника и разоткровенничалась:
— Ах, какая жалость! Что они хотят от этих малюток, от этих невинных существ, от бедных женщин? Пусть наказывают тех, кто совершил преступление. Разве те, кто сидит в Стамбуле, не такие же преступники? Если кого-то надо казнить, так это Энвера, Талаата, их жестокое правительство. Все ущелья забиты расчлененными телами, детскими головами. Сердце разрывается при виде этих сцен. Но ведь настанет час расплаты. Немецкие офицеры сфотографировали все эти разрубленные тела и отрубленные головы.
Для того чтобы остаться равнодушным ко всему этому, надо было обладать психологией преступника. Я не сомневался, что часть немцев, не лишенных гуманности, истинно ненавидели авторов этого преступления. И при желании официальная Германия могла бы воспрепятствовать этому. Саид Халим-паша был слепым орудием в руках иттихадистов, а сами Энвер и Талаат не посмели бы идти против воли Германии.
Когда поезд, в котором находился Черкес Ахмед, подошел к перрону, весь вокзал был оцеплен жандармерией. Его арестовали в Карахисаре и под конвоем отправили в Эскишехир. С поезда сошел длиннолицый человек с усами, высокого роста, с папахой на голове, в полевой форме иттихадистов и путешествующих губернаторов. За ним следовал среднего роста брюнет в бархатных шароварах. Первый был Черкес Ахмед, а второй — адъютант Халиль. Оба они были главарями банд, сколоченных “Тешки-лят-ы махсусе”. Вина Халиля была неизмеримо больше. Когда банда Сюди-бея вошла в Ардаган, этот моджахед ворвался в Артвин и зверски расправился с местным армянским населением. Об этом мне сообщили еще в Улукышла. Корреспондент одной немецкой газеты о преступлениях этих банд рассказывал следующее: “Если бы вы видели, как жестоко они поступали! Проклятые! Я с этими типами больше никуда не поеду! Для них не существуют ни христиане, ни мусульмане. Там теперь мусульманин воюет против мусульманина”.
Немецкий корреспондент был прав. Через три года, когда я посетил Артвин, убедился в правоте его слов. При виде солдатского мундира местные армяне прижимались к стенам. Этот город с райскими садами, прекрасными цветами и фруктовыми деревьями полностью обезлюдел. Халиль и его банда в Артвине осуществляли такую резню, что по просьбе армян сосланный царским правительством в Сибирь Исмаил-ага вернулся в Артвин и после отступления русских войск взял на себя защиту местных армян.
А Черкес Ахмед был “живым документом” о геноциде армян. Мне захотелось лично от него узнать подробности этой кровавой одиссеи, и я первым делом спросил, чем он занимался в восточных вилайетах. Он удобно устроился и закурил:
— Вообще-то я оскорблен до глубины души, — начал он, — я служил своей родине. Идите в Ван! Там убедитесь, что моими усилиями город и окрестности превращены в пустыню. Сегодня там не встретить ни одного армянина. Я такие услуги оказывал родине, а теперь Талаат и подобные ему сволочи в Стамбуле пьют пиво со льдом, а меня под конвоем отправляют сюда. Нет, это слишком оскорбительно.
У него был друг по имени Назым, вместе с которым они убили Зеки-бея. Я поинтересовался судьбой Назыма.
— Погиб бедный, — ответил он кратко.
— А что случилось с Зограбом?
— Вам ничего не известно? Я всех их перебил. Они возвращались из Халепа.
По пути их машина была окружена. Они сразу догадались, что им пришел конец. “Ладно, Ахмед-бей, — сказал Вардкес. — С нами так поступаете, это понятно. Но как поступите с арабами? Ведь они тоже недовольны вами”. “Это не твоя забота”, — сказал я и всадил пулю ему в лоб. Затем поймал Зограба и большим камнем до тех пор бил его по голове, пока он не сдох.
Ахмед РЕФИК

Подготовила
Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН

Новое Время