За последний год и в широком кинопрокате появлялось много фильмов, доказывающих, что молодые чешские кинематографисты пытаются работать не так, как у нас привыкли. Это относится как к игровому кино, так и к документальному. Лукаш Кокеш (Lukáš Kokeš) и Клара Тасовска (Klárа Tasovská) отправились снимать в странное государство-негосударство Приднестровье с амбициями создать образ этой страны, на котором не было бы отпечатка ни журналистского документального репортажа, ни типичных тенденций в сфере чешского авторского документального кино. Авторы также не хотели ни приукрашивать действительность, ни делать какие-то сложные постановочные сцены. Благодаря таланту наблюдателя и умению снимать и монтировать сильные, несентиментальные кадры возникла работа, у которой есть четкая концепция и которая говорит, прежде всего, с помощью образов и умеет вызвать целый спектр вопросов и эмоций. Работа, которая переступает границы не только документального кино, но и чешского мировоззрения.

Одним из провалов в работе наших критиков и специалистов я считают тот факт, что именно такое кино даже не номинируется на кинопремии. На мой взгляд, «Крепость» может заткнуть за пояс большинство чешских фильмов прошлого года, в том числе игровых.

Aktuálně.cz: Когда вы в первый раз отправились снимать в Приднестровскую Молдавскую Республику, у вас была какая-то концепция, какой-то основной план, что и как снимать? Может быть, какие-то контакты с местными жителями или институтами?

Клара Тасовска: К первой поездке в Приднестровье мы отнеслись, скорее, как к экскурсии. Мы хотели выяснить, как в этой стране мы сможем работать, и на основании этого выбрать метод съемки фильма. Но можно сказать, что изначально нас вдохновил Йорген Лет (Jørgen Leth) и его фильм «66 сцен из Америки» (66 Scenes from America). Лет создал мозаику из ярких образов, которая без слов достаточно четко описывает атмосферу 80-х годов в Америке. Нам казалось, что подобная концепция подходит и для изображения Приднестровья. Но проблемы возникли в тот момент, когда мы выяснили, что без официального разрешения, которое выдает местное министерство информации, мы не можем снять все говорящие образы, которые мы хотели бы видеть в фильме.

Разрешение мы пробовали получить, но нам его не дали. Таким образом, в итоге мы были вынуждены комбинировать банальные картины повседневности, которые можно было снимать и без журналистской аккредитации, с рассказами нескольких человек, которые в той или иной степени характеризуют пространство Приднестровья. Чтобы у зрителя была возможность в принципе сориентироваться, где, как и за чем он наблюдает. И главным для нас все равно была атмосфера этого места.

После моего первого короткого пребывания в Тирасполе у меня остались контакты семьи, сдававшей туристам свою квартиру. С ними мы связались в первую очередь, но в фильме этой семьи нет. Где-то за неделю до отъезда на первые съемки я говорила себе, что, может быть, нам стоит связаться с Иваной Скаловой (Ivanа Skálová) из гуманитарной организации «Человек в беде» (Člověk v tísni), она ездит в Приднестровье уже несколько лет. Ивана дала нам контакты нескольких своих знакомых, которые потом на месте нам помогали и познакомили нас с первыми героями фильма. Всех остальных героев мы постепенно встречали позднее, и это были более или менее случайные встречи.

Лукаш Кокеш: С самого начала мы точно знали, что не будем снимать кино, основанное на конкретных ситуациях. Мы заранее приняли решение, что будем искать визуально сильные моменты, что формальная сторона фильма будет очень существенной. Мы знали, что не хотим идти по пути репортажа, расследования, путевых заметок или чего-то подобного. Мы сказали себе, чего мы не хотим, а остальное придумывали на месте, непосредственно реагируя на ситуацию. В то же время мы были вынуждены бороться с явной фотогеничностью Приднестровья, чтобы не получилось в первую очередь «ностальгического» документального кино. Мы учитывали то, что президентские выборы поставили интересные рамки для содержания картины, и было неважно, как выборы закончатся. И в эти рамки мы потом помещали остальных героев.

— Что для вас символизирует название «Крепость»?

Клара Тасовска: Изолированное пространство, где действуют собственные, четко не сформулированные правила, и эти правила заставляют соблюдать с помощью устрашения и унижения человека. Невозможность узнать все действующие правила. Мне очень понравилось название статьи Йиндржишки Благовой (Jindřiškа Bláhová) «Крепость иллюзий» (Pevnost iluzí). Потому что система власти больше всего старается создать иллюзию, и большинство граждан потом эту иллюзию принимают, добровольно в ней живут и в итоге, соглашаясь с ней, сами участвуют в ее создании.

Лукаш Кокеш: Я не воспринимаю «крепость» в военном смысле слова. Для меня это в принципе способ закрыться, и еще дисциплина. При этом я в большей степени думаю о закрытом, ограниченном и дисциплинированном мышлении, которым руководствуется житель крепости. В то же время крепость — это место, где ценой такого ограничения человек получает достаточно сильное ощущение собственной безопасности, приводящее даже к парадоксальной иллюзии свободы. В крепости нам не так много всего угрожает, если научиться правильно себя вести в этом ограниченном пространстве. Нам не надо принимать сложных решений, потому что возможности принятия решений очень ограничены, сведены к минимуму. Думаю, в этом смысле крепости разных конструкций и разных размеров населяют люди, живущие где угодно, не только в Приднестровье. Крепость для меня — универсальная метафора некой экзистенциальной ситуации, одиночества…

— У вас есть ощущение, что фильм мог быть иным, если бы вы получили журналистскую аккредитацию, а вместе с ней и разрешение на съемки? Потому что итоговый фильм, прежде всего, показывает повседневную банальность, а какие-то общественно-политические аспекты прослеживаются, скорее, между строк, и от этого они, возможно, только сильнее.

Клара Тасовска: Форма, по сути, осталась той же. Мы не стали бы заниматься журналистским расследованием или глубже вдаваться в политику, потому что это не наш стиль. Но журналистская аккредитация в Приднестровье — главное основание для того, чтобы просто обратиться не только, например, к государственным деятелям, но и к разным частным институтам, как, например, футбольный клуб «Шериф», стадион которого — самая современная постройка в Приднестровье. «Шериф Тирасполь» даже играл в Лиге чемпионов и встречался с пражской «Спартой». Без этой аккредитации с нами, так скажем, большинство высокопоставленных лиц вообще не хотели разговаривать. Мы смогли снять в детском саду, куда нас провела молодая учительница, не сказав об этом заведующей. Коллега выдала ее и рассказала обо всем директрисе, были проблемы. В итоге мы пошли к ней с коробкой конфет, к счастью, это сработало. В крепости хорошо развита коррупция. В общем, с аккредитацией мы могли бы охватить больший спектр героев, дополнить приднестровскую мозаику другими типами обитателей крепости — например, образом богатого владельца дискотеки или местной золотой молодежи.

Лукаш Кокеш: Без аккредитации мы не рискнули говорить с этими типами людей, потому что никогда неизвестно, кто и насколько сильно связан с приднестровским КГБ, это название современной местной тайной полиции. На пресс-конференцию только что избранного президента мы попали как члены штаба одного местного журналиста, с которым мы познакомились. Сами мы бы туда никогда не проникли, мы бы только вызвали лишние подозрения. В остальных случаях мы были вынуждены снимать именно повседневность и банальность. Это ограничение, с которым в нашей ситуации нельзя было ничего сделать, мы пытались превратить в один из конструкторских принципов фильма. Банальность мы сделали главным предметом изучения: какие у людей дома обои, ковры, телевизоры и телеканалы, какие по улицам ездят троллейбусы, как выглядит приднестровская новогодняя елка… Общественно-политическую атмосферу можно прочитать и по вещам, которые окружают людей.

— У вас был небольшой конфликт с местной полицией, вы чувствовали, что вы в опасности? Приднестровская республика представляет собой определенный тип полицейского государства?

Лукаш Кокеш: Нас задержали за съемки государственного праздника, потому что у нас не было уже упомянутой аккредитации. Ощущение опасности у меня было уже от того, что меня, по сути, несуществующий сотрудник несуществующей полиции в несуществующем государстве отводит в очень реальное помещение для допросов в здании КГБ. Это была действительно абсурдная ситуация. Они могли придумать любой закон и обвинить нас в его нарушении на территории Приднестровья. Эти слова прозвучат, как расхожая фраза, но я вспомнил «Процесс» Кафки.

В то же время я говорил себе, что государство, добивающееся международного признания, вряд ли позволит себе аферу с самовольным арестом иностранцев. За съемки без разрешения, в конце концов, к нам могут придраться и на Карловом мосту в Праге, с огромным количеством таких ситуаций мы сталкиваемся и в странах, которые считаем демократическими. Из последнего мне вспоминается случай с чехами, задержанными за фотографирование запрещенных объектов в Греции. Разница, видимо, заключается в том, что в Приднестровье просто нет четких правил игры. Эта постоянная неопределенность: вы просто не знаете, что именно и в какой ситуации может произойти, это источник ощущения опасности для всех людей, кто живет в Приднестровье. Это вполне определенно полицейское государство. Один человек говорит в фильме, что на каждого приднестровца приходится по полицейскому. Это, конечно, преувеличение. Но дело в том, что постоянная неопределенность, в которой живут люди, приводит к тому, что, по сути, каждый уже сам себя автоматически контролирует. Каждый уже сам себе полицейский. Люди следят за тем, чтобы «чего-нибудь» не случилось, чтобы не было проблем… Это показательная система контроля и наблюдения, которая сама себя генерирует. Вы буквально начинаете сами за собой следить.

— Из слов обычных людей в вашем фильме становится ясно, что они гордятся своей страной, что они довольны. Тем не менее, не кажется, что они приукрашивают действительность из-за страха, как часто бывает при тоталитарной системе. У вас есть какое-то объяснение их поведению?

Клара Тасовска: Большинство людей поверили или, скорее, поддались тем иллюзиям, которые им постоянно предлагают. В то же время у меня было ощущение, что часто это люди практически без амбиций, что их главная мечта — спокойно жить без лишних проблем. Некоторые сказали нам, что не будут говорить о политике, потому что они не политики. Будто политика их вообще не касается, будто политика — радикально не то, о чем они говорят. Но и в Чехословакии в период коммунизма люди так же отупели. Те, кого не волновала политика, жили относительно спокойной жизнью, о прелестях которой они вспоминают до сих пор. Проблемы были только у тех, кто жил активно и вел себя не так, как все. Для фильма мы искали, например, какого-нибудь местного философа или художника, но таких людей мы не нашли. Интеллектуалы и люди с какими-то амбициями и независимым взглядом предпочли уехать из страны, например, в Россию.

Лукаш Кокеш: Гордость, вероятно, связана с той иллюзией, что приднестровцы 20 лет назад собственноручно построили свое государство, проливая кровь за свою страну. Все хорошо помнят то время, или же оно затронуло их сестер и братьев, родителей. Культ вооруженного героя, который завоевал свободу, очень сильный, и он постоянно поддерживается. Пропаганда в этом отношении достаточно эффективна. Для них это просто их собственный кусок земли. Они относятся к Приднестровью, как родители: пусть ребенок непослушный, но это же наш ребенок! Патриотизм сильнее страха. Нас постоянно пытались убедить в том, что, хотя у них и есть разные проблемы, это все равно их прекрасная родная земля! Это просто мы поддались западной (особенно молдавской) пропаганде, которая постоянно очерняет Приднестровье и представляет его в гораздо более темных красках, чем на самом деле. И изоляция в итоге выглядит не такой страшной, даже нормальной.

— Благодаря форме, в которой нет комментариев и какого-то расследования или репортажа, образ Приднестровской республики получается нечетким, и тем больше остается пространства для воображения. Результат напоминает какое-то абсурдное образование, придуманную страну. Все дело в выбранном стиле, или это «правдивый» образ такой особенной республики?

Клара Тасовска: Когда мы уже начали верить, что Приднестровье — это рай на земле, где нет никакой преступности и все счастливы, нас задержали сотрудники местного КГБ и отвели на допрос. Эти нечеткие очертания страны мы на самом деле все время видели в повседневной приднестровской действительности. И это ощущение некоего смятения мы хотели перенести в фильм. В целом мы провели там 2 с половиной месяца, и до сих пор, по большому счету, не знаем, не придумали ли мы все это.

Лукаш Кокеш: Я не знаю, как выглядит правдивый образ Приднестровской республики. Я постоянно получаю противоречивые сведения о ситуации там. Люди и боятся, и не боятся. Мы все то время видели Приднестровье таким неоднозначным, нечетким, покрытым туманом. Фильм начинается с кадра, который снят сквозь запотевшее окно поезда, на котором мы въезжаем в Приднестровье. Это конкретный пример того, как мы пытались через съемки передавать смысл. Мы выбрали его, чтобы лучше передать наше видение и ограниченное понимание этой особенной полуреспублики.

Aktuálně.cz (ИноСМИ)