Завтра все поклонники — их, без преувеличения, миллионы — актера, поэта и барда Владимира ВЫСОЦКОГО отметят 75-летие своего любимца — свободного человека в несвободной стране. Совестью советских людей независимо от национальности и религиозной принадлежности. А все потому, что поэт и бард публично озвучивал правду, ту самую, которая промалчивалась пассивным большинством. Правда Высоцкого предназначалась для людей, а не для кухонных посиделок — отдушине тех лет. Он не был борцом с режимом — он был певцом свободы, бесконечно талантливым и совестливым.

Именно поэтому живой образ Высоцкого не перестает волновать и в наши дни. Известно, что с самых юных лет он общался и дружил с нашими соотечественниками. Армянскому окружению Высоцкого, об их влиянии на его жизнь и творчество, его армянским связям посвящен сборник Татьяны ИСКАНДАРЯН и Альберта МЕЛКОНЯНА “Армянская симфония Высоцкого”. Предлагаем отрывки из этой книги: о его приемной матери Евгении Лихалатовой, о товарище молодых лет Левоне Кочаряне и друге Вадиме Туманове — необыкновенном человеке с драматической судьбой.

МАМА ЖЕНЯ

…Семейная жизнь родителей не сложилась, и они после развода жили раздельно. Отец Володи, Семен Владимирович, был военным, в звании полковника закончил войну, став почетным гражданином освобожденного в 1945 году чехословацкого города Кладно. Он часто отсутствовал дома, к тому же у него появилась новая жена, у которой он практически жил. А Нина Максимовна (мама Володи. — Ред.), владевшая немецким языком, после войны работала в Министерстве внешней торговли переводчицей и задерживалась на работе допоздна. Это было неудобно, Володя часто оставался без присмотра. Мальчику с развитым воображением скучно, в общем, не было никогда, но оставлять ребенка без надзора в любом случае неверно. И после первого класса родители Володи пришли к решению, что на период учебы сыну лучше пожить у отца. И ребенок в 1947 г. переезжает к нему на Большой Каретный переулок.
Как признается потом сам Владимир, это были лучшие годы его жизни, насыщенные самыми интересными, самыми яркими, самыми значительными событиями. Именно там Володя сформировался как поэт, артист, личность, и именно в этот период его окружали армяне, сыгравшие в его жизни самые важные роли.
И первой из них была его приемная мать, вторая жена Семена Владимировича, отца Володи, Евгения Степановна Лихалатова (урожденная Мартиросова). Личность яркая, глубокая, сумевшая не просто сохранить в себе лучшие качества своего народа, но и многое из этого передать сыну, ставшему по-настоящему родным.

…В январе 1947 года Володя переехал жить на время учебы к отцу на Большой Каретный в квартиру Лихалатовой. А через некоторое время Семен Высоцкий получает предписание продолжить службу в Германии, в Эберсвальде, куда и выезжает вместе с семьей. С 1947 по 1949 годы Володя учится в школе для детей офицеров Советской Армии в составе ГСВГ. Вот как вспоминает эти годы Семен Владимирович: “Дома я не бывал порой неделями: ученья, занятия в поле… Так что воспитанием Володи занималась Евгения Степановна. Они с первых дней нашли общий язык, полюбили друг друга, чему я был рад.
В чем-то она, как мать, и потакала ему. Например, загорелось Володе иметь “костюм как у папы”, и чтоб обязательно сапоги хромовые с тупым носком… Жена обегала несколько ателье, пока не нашла мастера обувщика. Наконец, форма была готова. Володя взял свои сапоги, поставил их вместе с моими, сравнил. И когда увидел, что они совершенно одинаковые, радости не было предела” (В.Новикова “Высоцкий”).
По возвращении из Германии в Москву Володя стал учиться в школе N 186 на Большом Каретном.
Годы, проведенные рядом с мамой Женей, не прошли впустую. Володя научился играть на фортепиано, полюбил книги, учился на отлично, и был одет как “американец”, что немедленно стало его прозвищем. Впрочем, он носил его недолго, так как вернувшись после школы домой, немедленно потребовал одеть его “как всех”. Евгения Степановна прекрасно все поняла, и сыну перечить не стала. Примеров их взаимной любви множество, поэтому только отметим, что в самом познавательном возрасте Владимир рос в атмосфере любви и заботы, что очень важно для формирующейся личности.
Владимир жил с отцом и Лихалатовой вплоть до десятого класса, а затем переехал к матери, Нине Максимовне, в новую трехкомнатную квартиру на той же первой Мещанской улице. Опять-таки квартира коммунальная, и с ними вместе жили Гися Моисеевна и ее сын Миша Шифман, которых Володя однажды вспомнит в песне “Автобиография”.
Но, даже переехав к родной матери, Володя все время приходит на Большой Каретный, где, кроме отца и Евгении Степановны, у него осталось много одноклассников и друзей. А потом, когда Нина Максимовна вышла замуж вторично, Володя совсем перестал у нее бывать. Мужа своей матери, в отличие от жены своего отца, он так и не принял.
Все эти годы Евгения Лихалатова “лепила” Володю, как лепит любая мать своего сына. Она вкладывала в мальчика, кроме школьных программ и общих знаний, черты человека и интеллектуально, и духовно развитого. Это доброжелательность, чувство меры, деликатность, скромность и умение отвечать не только за свои поступки, но и за деяния общества, в котором живешь.

Марина Влади в своей книге “Владимир, или Прерванный полет” коснулась, кроме всего, и родителей Владимира, где есть довольно резкие строки о Семене Владимировиче. Но Евгения Степановна оказалась единственной, о которой Марина Влади отозвалась доброжелательно. К этому времени Евгения Степановна уже носит фамилию мужа — Высоцкая.
Маму Женю тянуло к мальчику сердце. Не разум, не сознание того, чтобы не называли мачехой, а женская любовь, чувство материнства…
И в заключение хочется привести слова болгарского друга Владимира Любена Георгиева: “Не возражая против его общения с родной матерью, она с исключительным тактом становилась всегда на сторону Володи при конфликтах с отцом, стремилась вносить гармонию в сложные семейные взаимоотношения. Эта благородная женщина так и не смогла опомниться после смерти Володи. Она нелепо погибла: на улице ее убил упавший с крыши кусок льда перед порогом собственного дома. Это произошло 17 декабря 1988 года. Квартира Семена Владимировича опустела еще больше. Все в ней сделано ее руками. Все напоминает о незабвенной Евгении Степановне…”

ГДЕ ТВОИ СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ?

Отроческие годы будущего поэта неразрывно связаны с именем Левона Кочаряна, сына знаменитого актера и чтеца, народного артиста СССР Сурена Кочаряна.
Для того чтобы представить масштабы влияния “легендарного Левы” на молодого Высоцкого, стоит отметить, что именно дома у Кочаряна будущий поэт познакомится с такими незаурядными личностями, как Василий Шукшин и Андрей Тарковский, Эдмонд Кеосаян и Артур Макаров, Григорий Поженян и тот же Юлиан Семенов. “Влияние Левы на Володю, да и не только на него, на всех нас и еще на многих и многих было огромно, его нельзя переоценить”, — вспоминал Артур Макаров.
Именно на кочаряновском магнитофоне “Днепр-10” и были сделаны первые записи молодого Высоцкого. Стоит ли говорить, что Володе тогда было семнадцать лет и что именно кочаряновская квартира — это и есть знаменитый дом на Большом Каретном. Левон Кочарян был организатором и душой знаменитой “компании на Большом Каретном”, которая так много значила в жизни Владимира Высоцкого.
Лева Кочарян некоторое время поработал в Московском уголовном розыске, позже окончил Высшие операторские курсы и ушел в кинематограф. Вскоре стал на “Мосфильме” незаменимым вторым режиссером — “первым среди вторых”, причем начал с ассистента режиссера у самого С. Герасимова в “Тихом Доне”. Позднее всегда покровительствовал своему младшему другу: Левон работает на картине “Увольнение на берег” — Высоцкий снимается в этой картине, Левон работает на “Живых и мертвых” — Высоцкий снимается…
Интересны воспоминания Светланы Светличной (кстати, родившейся в Ленинакане): “В 1965 году Высоцкий снялся у Эдика Кеосаяна в “Стряпухе”. Мне кажется, что он снимался не для того, чтобы была еще одна кинематографическая роль. Просто Эдик Кеосаян с Левой Кочаряном, видно, договорились его занять, чтобы Володя не чувствовал себя одиноким, ненужным, забытым”.
Высоцкий на Большом Каретном — это тема отдельного разговора. Сам Высоцкий часто рассказывал на концертах о своем друге, об истории создания знаменитых песен из Каретного цикла, а в конце добавлял: “Нет хозяина этой квартиры, нет Левы Кочаряна… Он успел снять только одну картину как режиссер — “Один шанс из тысячи”… Он успел немного — умер в 1970 году. Он жил жарко — вспыхнул и погас — мгновенно”. Показательно, что авторами сценария, снятого в 1968 году на Одесской киностудии фильма “Один шанс из тысячи”, были Андрей Тарковский, Левон Кочарян и Артур Макаров.
Валерий Нисанов вспоминал: “Однажды Володя зашел ко мне домой — это было в конце мая 1980 года. А у меня на стене фотографии, на одной из них я снят вместе с Левой Кочаряном. Володя остановился перед этой фотографией и долго-долго смотрел. Не знаю, что когда-то между ними произошло, но у Володи вдруг началась истерика, самая настоящая, со слезами…”

МНОГОЗНАЧАЩИЙ ДАР ЖИЗНИ — ДРУЖБА С ТУМАНОВЫМ

Станислав Говорухин, вспоминая о знакомстве Высоцкого с Тумановым, пишет следующее: “Для Володи общение с интересными людьми значило очень много. Он, как поэт, питался тем, что видел и слышал. Для него интересные люди были окном в мир, куда он, перегруженный заботами и обязанностями, не имел легкого доступа. Он искал таких встреч. Однажды пришел к нему человек удивительной судьбы, золотоискатель из Сибири. Я видел, как Володя слушал его. Весь напряженное внимание, боязнь упустить слово из рассказа. Живая реакция на смешное, искренняя боль в глазах, когда речь заходит о несправедливости. И опять раскрепощающая улыбка собеседника, робевшего поначалу перед любимым поэтом, популярным артистом. Человек этот рассказывал всю ночь. Володя несколько раз брал гитару, начинал песню, но обрывал ее, откладывал гитару в сторону. Выстраданное другими всегда казалось ему более значительным, чем свое собственное”.
Вадим Иванович Туманов родился в 1927 году в городе Белая Церковь Киевской области. Был арестован в 1948 году, когда работал штурманом парохода “Уралмаш” с обвинением в шпионаже, терроризме и антисоветской агитации и осужден на восемь лет. Срок отбывал на Колыме, в лагерях ГУЛАГа. Его арестовали по навету — за чтение стихов Есенина и увлечение пластинками Вертинского: это могло разлагающе действовать на экипаж судна, штурманом которого он служил. На восьмой день он бежал, его поймали и дали второй срок, он снова бежал, его снова поймали… Так продолжалось семь (!) раз подряд, пока Туманова не приговорили к двадцати пяти (!) годам заключения. И только в 1956 году, после восьмилетней отсидки, все прояснилось, он был признан невиновным, реабилитирован и освобожден. Восемь лет и семь побегов! После такого, по логике вещей, выходят инвалиды с изломанными напрочь душами и неверной психикой. Обычно так и бывает.
Однако по выходу из тюрьмы В.Туманов сразу включился в активную работу, и начиная с 1956 года организовал целый ряд артелей: “Семилетка”, “Прогресс”, “Алдан”, “Восток”, “Амур”, “Витим”, “Лена”, “Лензолото”, “Печора”, комбинат “Приморзолото”. География его деятельности — Колыма, Якутия, Охотское побережье, Приморский край, Сибирь, Урал. Одновременно ведет переговоры о добыче золота за границей. Ездит в Америку, Германию, Боливию и другие страны.
Вениамин Смехов вспоминает его следующими словами: “Мы подружились с Вадимом Тумановым. Когда-то, в антракте “Гамлета”, проводив Вадима по третьему звонку в зал, Володя коротко, сочно описал необыкновенную личность, его мытарства и победительное жизнелюбие. Жертва наветов, человек вышел после ужасных лет, тянувших к смерти, хозяином своей биографии, несломленный дух его помог многим и многим людям. И Володе помогал, безусловно. В его профессии реализована метафора Володиного отношения к другу: золотоискатель. Теперь, когда главный слиток, найденный им, был безвозвратно потерян, Вадим Иванович все свои силы и талант стал тратить во имя и во благо имени Высоцкого. Я опасаюсь слов “друг Высоцкого” — опасаюсь применять их к кому бы то ни было. Ибо хорошо помню порывы, приливы и отливы Володиных времен и перемен. Вадима Туманова необходимо выделить за скобки этого суждения. Это был для поэта многозначащий дар жизни — дружба с Тумановым. И вот, пересматривая месяцами сотни любительских и нелюбительских снимков, я у Вадима в архиве обнаружил какое-то подобие душевного успокоения поэта. Да, Высоцкий не умел отдыхать “по-человечески”. Но где свидетельства того, что ему бывало очень хорошо и отдохновенно? Вот: в альбоме у его друга я увидел лицо, черты которого на малый, видимо, срок отпустили “погулять” свое вечное напряжение — и поэтическое, и певческое, и актерское. Правда же, последние годы ни один объектив не зафиксировал того, что называют релаксацией, расслаблением. На любой карточке Володя неразрывен со своими гигантскими заботами — неважно, дома ли, на съемках, в путешествии, за кулисами концерт… На фото, где они с Тумановым “просто гуляют” — скажем, на станции Зима, или в Бодайдо, или в Пятигорске в доме у жены Туманова, — всюду мне ясно до прозрения: ему здесь не только очень хорошо, у него другое лицо. Лицо без следа житейской или творческой гонки. Лицо, где расправились, разбежались, к черту, все морщинки!.. Однако диалектика заключается в том, что, умей Высоцкий отдыхать “как все”, он, может, и творил бы на сцене (я здесь — только об актерстве) — “как все”. А он на сцене работал только “как Высоцкий”…
…Высоцкий не раз приезжал на Север к Туманову, проводил там несколько дней, заряжался его энергией и верой и возвращался в Москву, где одно время жил в его же квартире. Их доверие друг к другу не знало предела. Только однажды Владимир отказал Вадиму в просьбе. Это случилось, когда за два-три года до смерти барда Туманов каким-то образом познакомился с Джуной Давидашвили и настаивал на том, чтобы она занялась его лечением (наркозависимость быстро прогрессировала). Но Владимир отказался.
С Вадимом он смог поделиться мучительными мыслями о своем невыносимо-двусмысленном положении в мире поэзии, неудовлетворенностью контактами с Вознесенским и Евтушенко. “Они меня считают чистильщиком”, — вырвалось у него как-то. Туманов не переспросил, что имеется в виду, да и сам Высоцкий, честно говоря, не очень понимал, что хотел обозначить этим небрежным словечком. Но надо, просто необходимо, чтобы кто-то понимал тебя без слов.
Хочется вспомнить случай, рассказываемый и Вадимом, и Владимиром, и некоторыми друзьями их окружения, слышавшими его от самих участников события. Предоставим слово самому Вадиму Ивановичу:
— Опаздывая в театр, Высоцкий отказал в автографе двум солдатам, подбежавшим к его машине. Нас трое. Мы поссорились, за минуту высказав друг другу уйму неприятных слов. Володя резко тормозит, выскакивает из машины, бежит догонять солдат. Возвращается расстроенный:
— Как сквозь землю провалились!
— Расстались молча, а среди ночи — звонок в дверь моей квартиры. Открываю — Володя.
— Ну, что дуешься? — улыбается Он. — Я сегодня уже сорок автографов дал.
Вадим Иванович Туманов оставил записи, в которых имеются бесценные сведения о Владимире Высоцком, составленные в виде рассказов и интервью. Обратимся непосредственно к ним:
“Он (В. Высоцкий) любил Родину, но не слепо. Народу своему не льстил. Не поучал его. Мессией себя не считал. Но “время на дворе” тонко чувствовал… Будучи сам доброжелательным, поражался и страдал, не получая адекватного отношения. Он был чутким, и, в силу этого, легкоранимым человеком. В 1978 году, помню, он вернулся из театра поздно ночью после просмотра фильмов. Растолкал меня ото сна: “Представляешь картину? Актеры видят себя на экране, радостно узнают друг друга. Появляюсь я — гробовое молчание. Ну что я им сделал? Луну у них украл? Или “мерседес” отнял?”
Да, у Владимира был “мерседес”. Он ему был нужен для того, чтобы элементарно успеть сделать свои многочисленные дела. Без него — полный развал. (Да дело, в общем, и не в нем).
Бесконечные беседы и споры с ним незабываемы. Никогда не хватало времени. Часто они начинались на кухне. Я — обычно сидя на окне, Володя — стоя у плиты. Потом спохватывались — уже утро, скоро на репетицию.
…В бодайбинской тайге, в заброшенном поселке Хомолхо четыре часа пел Высоцкий для тех, кто приезжал из далеких таежных углов. Подходили все новые люди. В Бодайбо пилоты отложили рейсы, чтобы иметь возможность послушать своего любимого певца. Отложили пассажирские рейсы! Можно представить дисциплинарные для них последствия. В столовой не хватило места. Пришлось выставить оконные рамы, чтобы все, кто пришел, могли услышать: “Эти люди нужны мне больше, чем я им…” — скажет потом Высоцкий.
Слушая невероятные рассказы Туманова о нечеловеческих условиях содержания заключенных и методах их “воспитания”, Володя впитывал все события тех страшных мест и, пропустив через себя, выдавал в стихах и песнях с невероятной достоверностью и накалом. Все написанное о Севере по его рассказам насыщено героизмом и трагедией.
“Как-то, — вспоминает Вадим Туманов, — я рассказывал Володе об истории в бухте Диамид о массовом побеге из поезда на пути к Ванино в 1949 году, когда заключенные, пропилив лаз в полу товарного вагона, один за другим прыгали на пролетавшие внизу шпалы, о других побегах…”
Так рождались стихи и песни северного цикла.
Северу Туманова посвящено много произведений, а самому Вадиму, рассказавшему историю одного неудачного побега, повлекшего за собой гибель одного из бежавших, посвящено стихотворение “Побег на рывок”. Это реальная история, могущая быть лишь в местах, лишенных человеческих и, тем более, божеских условий. Ситуация, где о смерти человека сожалеют только потому, что на нем не заработать ни копейки, а живой беглец стоит чуть больше трех рублей. Три рубля за одного, три за другого, в итоге — денежка! Главное — чтоб не сдох!
…Весь последний год болезнь владела Владимиром безраздельно. Он уже не мог обойтись одной ампулой, и доза приближалась к десяти в один прием. Он сгорал на глазах. Ни во Франции, ни где-либо еще ему не смогли помочь, и он решает спрятаться от всего этого кошмара в Сибири у Туманова. “Я знаю, что надо делать, чтобы вылечиться. Вадим поставит мне домик в тайге, у озера. Вот там я “выскочу”. Тот уже приготовил для этого все: и домик, и продукты, и врачей. Но поездка постоянно откладывалась…
Последняя попытка вылечиться у Туманова была предпринята в начале июля за пару недель до смерти. Но и она не состоялась. Упущен, возможно, самый реальный шанс покончить с болезнью. Напрасно Туманов ждал Владимира несколько месяцев. Существует мнение, что Высоцкий намеренно откладывал эту поездку, на которую он сам же очень надеялся.
Известие о смерти Высоцкого ворвалось в дом Вадима Ивановича под утро 25 июля телефонным звонком. Трубку взял сын. — Умер Высоцкий!
— Папа, — сказал сын, — ты только возьми себя в руки…
Вадим Иванович прожил трудную жизнь. Как только не мытарила его судьба! И смертей он насмотрелся вдоволь — лучшие из его товарищей погибали на его глазах. Но в эту ночь он ничего не соображал. Сидел на кровати раздетый, смотрел в одну точку.
— Что делать, Вадик? — спросил он, наконец, у сына.
— Что делать, что делать! — прикрикнул на него сын, — носки надевай!
Как малого ребенка сын одел его, вывел на улицу. Они поехали на Малую Грузинскую.
В доме Высоцкого собиралась элита. Значение Туманова понимали все. Вадиму пришлось решать какие-то вопросы, что-то с чем-то согласовывать. Все в фактическом присутствии друга. Научившийся легко справляться с любыми эмоциями в течение всей нелегкой жизни, Вадим в тот момент потерял все чувства и находился в состоянии прострации.
25 июля Туманову пришлось отвечать на сотни звонков в квартире Высоцкого. Запомнился звонок космонавта Гречко:
— Могу я чем-нибудь помочь?.. Все же запишите мой телефон.
“Марина хотела поставить на его могиле дикий, необыкновенный камень, — вспоминает Вадим Туманов. — Пусть он будет некрасивый, но он должен передавать образ Володи”.
Попросила меня найти такой. Я нашел. То была редкая разновидность троктолита возраста 150 миллионов лет, вытолкнутого из горячих глубин земли и — что редко бывает — не раздавленного, не покрытого окисью. Поражала его невероятная целостность: при ударе молотком он звенел как колокол”.
Туманов нашел именно то, что действительно соответствовало внутреннему образу поэта и, оказывая последнюю услугу родному по духу человеку, вложил не только свое к ней отношение, но и желание максимально выразить связь Мастера с прошлым, настоящим и будущим, собранным воедино в диком, необыкновенном, рожденном в невероятном хаосе миллионолетнего становления планеты монолите.
Родители Владимира поступили так, как поступают простые смертные, устанавливая на могилах близких стандартные, безликие надгробия. Они отвергли и метеорит, предложенный Мариной, намекающий на космическое начало Владимира Высоцкого. Но, думается, глыба, найденная Тумановым, все же останется в памяти тысяч людей как настоящий, единственно возможный вариант, увековечивший необычный, неистовый дух великого поэта.
* * *
Высоцкий собирался написать сценарий про жизнь Туманова и снять по нему фильм. Причем роль Туманова собирался играть он сам. Не успел…

На снимках: с мамой Женей — Евгенией Лихалатовой; с Вадимом Тумановым; с Сергеем Параджановым.

Новое время