«Новая холодная война» — именно это выражение сегодня в свете последних событий, связанных с усугублением противоречий между Москвой и Вашингтоном и в попытках определить характер текущего расклада сил, является одним из наиболее распространенных. В данном материале мы постараемся рассмотреть степень обоснованности этой формулировки в аспекте ее применимости к сложившейся ситуации. Это довольно неоднозначный вопрос.

Выражение «холодная война» впервые было употреблено в апреле 1947 года Бернардом Барухом — советником американского президента Гарри Трумэна — в известном выступлении перед палатой представителей штата Южная Каролина. Однако сама холодная война стартовала годом раньше: общепризнанно, что точкой ее отсчета является знаменитая речь Уинстона Черчилля, зачитанная им в марте 1946 года в американском городе Фултон.

Речь выдалась достаточно длинной (на 50 страницах), причем если исходить из обозначенного оратором основного мотива на предмет жизненной необходимости «изменить мир», то можно даже признать, что холодная война – а именно утверждение в мире англо-американской концепции демократии — фактически не прекращалась.

«Мы не можем закрыть глаза на то, что свободы, которые имеют граждане в США и в Британской империи, не существуют в значительном числе стран, некоторые из которых очень сильны, — сказал тогда Черчилль. — В этих странах контроль над простыми людьми навязан сверху через разного рода полицейские правительства до такой степени, что это противоречит всем принципам демократии. Единственным инструментом, способным в данный исторический момент предотвратить войну и оказать сопротивление тирании, является «братская ассоциация англоговорящих народов».

Нет сомнений, что этот «благородный мотив» (а именно «невозможность из гуманных соображений закрывать глаза на необходимость демократизировать общества») и поныне является единственным официальным анонсом Вашингтона и Североатлантического альянса в преддверии того или иного регионального военно-политического и административного передела. Тот же посыл неизменно озвучивается Госдепартаментом в ходе проведения внутренних преобразований, в том числе и на постсоветской территории.

В своей Фултонской речи Черчилль употребил ряд новых формулировок (например, «железный занавес»), позднее занявших прочное место в политологическом и политическом лексиконе: «От Щецина на Балтике до Триеста на Адриатике, через весь континент был опущен железный занавес. За этой линией располагаются все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы: Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София».

Именно с Центральной и Восточной Европы и нужно было, по убеждениям Черчилля, приступать к демократизации обществ: «Все эти знаменитые города с населением вокруг них находятся не только в советской сфере влияния, но и очень высокого, а в некоторых случаях и растущего контроля со стороны Москвы… Коммунистические партии, которые были очень маленькими во всех этих восточноевропейских государствах, были выращены до положения и силы, значительно превосходящих их численность, и они стараются достичь во всем тоталитарного контроля».

Думается, что беспристрастный анализ последующих событий в Будапеште и Праге невозможен без учета программных заявлений Черчилля. Вместе с тем необходимо также принимать во внимание, что первые крупные политические акции против коммунистического режима (в октябре 1956 года в Будапеште) имели место сразу после XX съезда КПСС (февраль 1956 года) и официального разоблачения сталинского культа личности. В этом контексте пророческим стало высказывание французского лидера Шарля де Голля: «Сталин имел колоссальный авторитет, и не только в России. Сталинская Россия — это не прежняя Россия, погибшая вместе с монархией. Но сталинское государство без достойных Сталину преемников обречено».

Главной угрозой миру Черчилль называл Советский Союз: «Тень упала на сцену, еще недавно освещенную победой альянса. Никто не знает, что Советская Россия и ее международная коммунистическая организация намерены делать в ближайшем будущем и есть ли какие-то границы их экспансии. Я очень уважаю и восхищаюсь доблестными русскими людьми и моим военным товарищем маршалом Сталиным… Мы понимаем, что России нужно обезопасить свои западные границы,.. тем не менее моя обязанность, и я уверен, что и вы этого хотите, изложить факты так, как я их вижу сам».

Несмотря на однозначность указания на СССР, как на «главную причину международных трудностей» (формулировка из Фултонской речи) нельзя не обратить внимание на сдержанный тон высказываний Черчилля именно в 1946 году. Но уже после кончины Сталина и в контексте хрущевской политики по разоблачению культа личности он отмечал: «Сталин в течение многих лет был диктатором России, и чем больше я изучал его карьеру, тем более меня шокировали те ужасные ошибки, которые он допускал, и та крайняя жестокость по отношению к людям и массам, которыми он управлял». Именно с середины 50-х годов теория холодной войны окончательно трансформировалась в практику.

В аспекте всего вышесказанного можно, конечно, говорить о том, что холодная война не завершилась с падением железного занавеса, а всего лишь из одного этапа переходила в другой (вначале усилия, направленные на падение коммунистических режимов в странах Центральной и Восточной Европы, потом – в Советском Союзе, а уже в настоящее время – целенаправленная работа с бывшими советскими республиками). Обращает на себя внимание то обстоятельство, что все преобразования обосновываются гуманистическими идеями и обрамляются все той же неизменной еще с Фултона демократической оправой.

Тем не менее всегда можно оспорить мысль о продолжающейся поныне холодной войне. В первую очередь из-за отсутствия социалистического лагеря и Советского Союза как такового. Важно понимать, что антагонизм между Вашингтоном и советской Москвой был антагонизмом исторических миссий, конфронтацией между двумя глобальными альтернативами. Нынешняя Москва – это принципиально другая реальность, причем российская правящая элита не только не является идеологической альтернативой, но и сама варится и взращивается в котле западных ценностей.

Холодная война — это все же глобальное противостояние, когда, например, в ответ на размещение американских ракет на границах социалистического лагеря (в начале 60-х американцы развернули 60 ракет «Тор» в Великобритании, 30 ракет «Юпитер» — в Италии и 15 ракет «Юпитер» — в Турции) Советский Союз мог позволить себе размещение в 1962 году баллистических ракет P-12 (и др.) не в Калининградской области, а непосредственно на Кубе – на «заднем дворе США» (в соответствии с доктриной Монро), в этом американском подбрюшье (кстати, руководил операцией «Анадырь» маршал СССР, заместитель министра обороны СССР и начальник тыла ВС СССР Ованес Баграмян, за что и удостоился второй звезды Героя Советского Союза).

Современный мир принципиально иной, естественно, иным является и антагонизм между Вашингтоном и Москвой (несомненно, наличествующий). Многое в мире изменилось кардинально, появились новые вызовы и угрозы, и, возможно, единственное, что осталось неизменным, – разыгрывающийся каждый раз «запахом демократии» имперский аппетит янки. Но как именно называть этот аппетит в нынешних условиях – уже дело вкуса.

Арис КАЗИНЯН
ГОЛОС АРМЕНИИ