День Первой республики — несомненно, главный праздник армянского этноса. Всего в целом, без какой-либо дифференциации. Итог единения, которого нам часто не хватало. 28 мая 1918 года была провозглашена Республика Армения. Независимость была завоевана с оружием в руках 21-28 мая в Сардарапатском сражении. Об этом важнейшем событии национальной истории много написано и еще будет написано.

В ряду литературы, посвященной Сардарапату, особое место занимает роман писателя и публициста Роберта КАРАЯНА (на снимке) “Спасение”, вышедший не так давно на русском языке. На армянском он впервые появился в 83-м. Это правдивый роман, основанный на исторических документах и фактах. “Спасение” охватывает годы, предшествующие Сардарапату и после. В романе, как и в реальной истории, фигурируют не только армянские герои, но и русские, греки, езиды — там сражалась не просто армянская армия, а армия Армении. Достоверная, интересная и динамичная книга не раз переиздавалась на армянском языке и пользовалась читательским спросом. О ней с одобрением писала критика. Выход русского издания “Спасения” (перевод В.Асланян) — значительное событие литературной жизни страны. Предлагаем читателям отрывки, относящиеся конкретно к Сардарапатскому сражению.
…Вспугнутый турок, как сильный конь, оборвавший узду, объявился на поле Гамшлу. Необузданный и свирепый, он неожиданно встал на дыбы перед встречным препятствием.
Зрелище было ужасным. Вращая налитыми кровью глазами, он тут же развернулся, угрожающе выгнул спину и на мгновение замешкался. Опалины на мощном крупе еще дымились. Отдаваясь разноголосым горным эхом, еще грохотала армянская артиллерия: там, впереди, лицом к лицу со спесивым Девки-пашой армяне с нарастающей лавиной воинственных криков умножили свои несокрушимые ряды. Как все разом изменилось! Турки с окровавленными головами стали вдруг появляться невесть откуда на ровном пространстве долины. Чем гибельнее был обстрел, тем невероятнее становились нападения многочисленных вражеских групп, которые вырастали как из-под земли и двигались вперед плотным строем, со злобной устремленностью. С высоты, как на ладони, просматривалась вся долина. Все сильнее хмурилось лицо Даниел-бека. Новые и новые силы неприятеля, выплескивающиеся на поле брани из ближнего села Сардарапат, постепенно уплотнялись, и многие довольно отчетливо перекидывались между собой словами на турецком. Армянские смельчаки, заслышав эти крики, ложились на землю, нацеливая винтовки. Через минуту они должны были стать непобедимыми, едиными, как монолит, и неукротимыми.
— Где Клыч? — Даниел привстал в стременах, с нетерпением взмахнул в воздухе плеткой. Артиллерийская батарея капитана Хорена Игитханяна била из Черной крепости с юга. Ее интенсивный и меткий огонь, нацеленный на Сардарапат, не мог длиться долго. И не столько в силу его непродуктивности в ситуации, когда местность не просматривается, сколько во избежание попадания снарядов — в своих. Поэтому задачей Клыча было держать на мушке согнанных на поле турок. Метким огнем он должен был не только множить ужас и панику в рядах “Гелиболы”, но и разбивать ее на клочки, которые станут мишенями для подразделений Папаши.
И Клыч не заставил себя ждать.
Шквальным огнем он расшвырял по полю неприятельские полки. Это случилось в ту самую минуту, когда переполошившиеся турки подняли вразнобой беспорядочную пальбу. Те, кто еще так недавно готовились самоотверженно принять бой, после неожиданного отпора впали в отчаяние… Безнадежные стоны умирающих, бедственные крики и, в особенности, гибельные залпы артиллерийских снарядов создали на поле адскую неразбериху. Напрасно исходил бранью турецкий командир роты, обращая то вправо , то влево окровавленное лицо. Он не перестал корчиться даже после второй, смертельной пули, которую с большого расстояния снайперски послал учитель Даниел. Турок только на миг покачнулся в седле. Вдруг он страшно преобразился, в бешеном порыве рванулся вперед, к строю армян. Никто не устремился следом за ним и никто не увидел гибели дерзкого крикуна. Тот же снайпер, удивленный, а еще более разъяренный, уложил его выстрелом чуть не в упор — уже навечно. Турецкий батальон остался без призора. Никто уже не вопил непристойно и нервно: “Ишаки, ослиное отродье! Куда прете, там затаились гяуры, вернитесь назад!” У охваченных ужасом турок, удирающих с поля боя, не было, однако, иной дороги к спасению. Пулемет Тевика разом высунулся из стога и застрекотал мощно, без промаха. Последователи Тевика, присоединившие к его орудию шквал своих выстрелов, не замедлили проявить себя. Происходило точь-в-точь то, что было заранее спланировано Даниел-беком. После сокрушительного и гибельного удара турок не нашел иного выхода, кроме как инстинктивно отступить к Карабуруну, откуда он днем раньше добрался до Сардарапата. Теперь турецкая армия была похожа на огромного истерзанного зверя, который, напуганный ружейными выстрелами, отступает и ищет надежной опоры, чтобы упереться в нее спиной и продолжать отбиваться когтистыми лапами.
…Даниел напрягся, окаменел: “Почему медлит Папаша? Кого ждет Перекрестов? Почему не вступают в бой его казаки с их воинственным гиканьем? Где народное ополчение? Чем занят Долуханян? Куда делся Джангир-ага? Куда пропали беженцы мушцы?”
Дальше стало разворачиваться нечто невообразимое, кошмар. Этого не ожидал никто. Точнее, все произошло в мгновение ока. Армянская сторона на минуту растерялась. И кровожадный турок на сей раз не промахнулся. По окончании артобстрела он, нежданный и невредимый, вновь выстроился вдоль всей длины поля. Четырнадцать с половиной тысяч войн, кореживших земной шар на продолжении пятидесяти пяти веков, наверняка не являли примера подобного самопожертвования. Грабители коварны и трусливы. Однако турок вдруг повел вперед свою конницу. Он не повернул, как предполагалось, к путям отступления, а на полдороге внезапно встал и ощерился, угрожая. Его кавалерия открыла залповый огонь, но не с тем, чтобы атаковать, а скорее чтобы привести противника в замешательство. В этот миг невозможно было понять, а тем паче догадаться, что же так внезапно замыслил турок и что происходит в загораживаемом им тылу. Треск и грохот пулеметного огня, лавина ружейных пуль армянских стрелков не смогли нарушить строй армии врага, пробить брешь в плотных рядах его конницы. На смену сраженным туркам немедленно прибывали новые, которые точно так же были готовы бесстрашно умереть смертью мамлюков.
Атакующие держались до тех пор, пока Девки-паша не смылся украдкой по надежному тайному коридору, а за ним и другие перебежчики. Армяне упустили, однако, не только их. Турки сумели за это время собрать свою пехоту и установить на позициях двадцать пулеметов, которые чуть позже яростно забили по армянским полкам.
Разбитый турок, ожив в одночасье, непредвиденно расшатал армянский авангард.
— Даниел, — в тревоге произнес Силикян, который не переставал следить за ходом боя, — этот вражеский огонь можно погасить только еще более интенсивным огнем. Где Сакелари? Почему молчит Клыч?

Генерал секунду с опаской всматривался в поле боя. В крайнем волнении он вдруг окликнул Даниела. Там, на поле, Папаша верхом на коне метался из стороны в сторону. Кого он искал?..
Худощавый, энергичный Сакелари, укрыв свою знаменитую батарею в абрикосовой роще, выжидал. Ждал приказа. Однако, почувствовав надвигающуюся опасность и откровенное беспокойство, охватившее Папашу, не выдержал. Однажды он так же не сумел сдержать нетерпения — в дни, когда они отступали из Игдира… Высшее командование особым приказом отметило проявленную им храбрость, удостоив награды, а вторым пунктом того же приказа за самовольные действия посадило его на трое суток под домашний арест… Сакелари систематически отбывал наказание еще и по другой причине. После каждого жаркого сражения, вместо того чтобы явиться к командованию и рапортовать о его исходе, он расстилал у какой-нибудь пушки неизменную войлочную бурку и, позабыв обо всем на свете, отдавался богатырскому сну. Подобные странности отнюдь не бросали тени на доброе имя опытного пулеметчика. В войсковой части он был известен всем и прославился как выдающийся комбат, каждый снаряд которого смертельно точен. Теперь его артиллерия адски загрохотала, поочередно нащупывая и уничтожая все новые огневые точки турок.
Последние взрывы снарядов Клыча прозвучали как сигнал к контрнаступлению. Неисчислимая, однако на сей раз беззащитная орда турок не нашла иного решения, кроме как отволочь украдкой свою огромную подпаленную тушу к окраине поля. Зеленовато-серая гигантская масса двигалась с вороватой осторожностью, словно не желая показывать армянам спину, на которой явно читалось принятое ею позорное решение об отступлении.
Храбро выступил Павел-бек. Солдаты, настороженно и напряженно прильнувшие к стволам винтовок, разом вскинули штыки, и воинственные призывы предварили град пуль.
Двинулось в наступление освободительное армянское войско. Удар, нанесенный турками, был достаточно чувствительным, но не смял ряды армянских храбрецов, и теперь они наступали серповидным строем.
Много в мире врат сокрушил турок-аскер. Даже будучи охвачен паникой, он разгадал тайный умысел наступающих серпом армян. Турок трусливо съежился. Не доходя до середины поля, где, подобно траурной вуали скорбящей вдовы, клубился густой дым и стояла пыль столбом, армяне вмиг преобразились и уподобились орлу. Как мощная голова, ядро войска стремительно выдалось вперед. Нацеленная на добычу птица мгновенно расправила крылья-фланги и, грозя клювом, устремилась в глубь поля. Армянские пули градом забили по лишенным растительности пашням. Арбак, которого теперь невозможно было остановить, казалось, вольно летел над землей, крепко сжимая в руках вилы-трезубец. Он несся вперед, словно выследил гнусного детоубийцу и спешил поразить его своими могучими руками. Это не кто иной, как тот самый жестокий турок, на бритом темени которого торчит большущий черный нарост. Это он — разбойник с Карсской дороги. От тяжелых воспоминаний помрачился разум старика. Поле закружилось перед его глазами. Поганая голова негодяя без конца скачет перед его глазами, и он не успевает достать ее вилами.
— Старик, мы отрезаны от наших!
Это был священник Даниел. Монахи тоже охвачены азартом. В развевающихся по ветру черных рясах, опытные наездники, они бесстрашно носятся на своих конях, откинув капюшоны.
Прочно засевший вдоль всей линии фронта турок пока не проявляет готовности к бегству. Он покуда не обстреливает армянскую пехоту. Похоже, выжидает. Отступающий никогда не жалеет последних боеприпасов — только бы спасти собственную шкуру. Между тем турок ждет, надеясь на что-то. В такой обстановке уберечь армян от неисчислимых жертв в состоянии только кавалерийский полк.
…И Даниел, точно рассчитав момент, вскидывает руку с обнаженной саблей.
— За мной, орлы!
Эхо хлынувшей лавины вмиг разнеслось по всему полю. Они объявились из-за бугра слева. Не задерживаясь на густо заросшей вершине, конница устремилась вперед, будто подброшенная резиновым трамплином, оттолкнувшись от которого, дальше уже летишь по воздуху. Грозной силой стали мчащиеся во весь опор кони. Казалось, они поджали свои сильные и быстрые ноги к брюху и парят, не касаясь земли, блестя на солнце гнедыми и булаными боками.
Турок, который не так давно смотрел оттуда злобными, агрессивными глазами, устрашенный новым ударом, словно дар речи потерял. Разумеется, он не ожидал, что исконный житель-автохтон, вцепившийся в последний клочок своей земли, кроме явных сил, способен прятать в своем тылу целое войско и тем более задействовать его в боевом порядке.
Момент был упущен и распахнул занавес кровавого зрелища. Турок не успел даже выпустить из стволов разогревшиеся боеприпасы. Армянская конница молнией поразила его в голову и рассекла ее пополам, как эпический Давид — Мсра-Мелика. Растерявший форму правый фланг аскеров вынужденно двинулся навстречу армянской пехоте. Началась настоящая сеча.
Звуки завязавшегося боя постепенно разнеслись по окрестностям. Это был не только металлический лязг, но и стенания умирающих, которые утихали с последним ударом. Смерть оцепила Арбака двойным кольцом. Старик не понял, который из турок и по какой причине вдруг промахнулся, метя в него. Штык, который метнул в него враг, только слегка оцарапал ему бедро, звякнув о стремя лошади. Он не заметил взбешенного Аршавира, который в роковую минуту со спины поразил аскера. Седой мститель набросился на врага и вонзил вилы в грудь турка. Тот, умирая, вытаращил глаза, будто злорадствуя мукам армянского солдата, которого он ранил ударом штыка. Арбак не сумел выдернуть вилы из груди турка. Тот был еще жив. Шепча “Ах, ана, олдум”, он в последний раз округлил глаза и отправился на тот свет.
Бой накалялся, становясь все более жестоким. Вскоре пришло известие: северный фланг армянского войска в опасности. После дерзкой атаки, прикрывающей тыл войска, армянская конница продолжала оставаться там, не отступая ни на шаг и давая отпор противнику. Борьба на этой стороне была не менее опасной и ожесточенной. Даниел-бек только на миг оглянулся назад, чтобы проследить путь вестового. Турок по-своему это истолковал: заметно поредевшие ряды армянского авангарда и заминка с прибытием новых сил толкнули врага сперва к продвижению вперед шаг за шагом, а затем и к лобовой атаке по всему фронту вплоть до передовых позиций противника.
И он поднялся и выплеснулся, волной обрушился на армянскую конницу. Бился турок самоотверженно, неся неисчислимые потери. Был момент, когда в диком прыжке он прорвался вперед и из обороняющегося стал нападающим…
В армянском небе полыхало полуденное солнце. Помощь подоспела вовремя.
…Издалека с юго-запада явился Перекрестов под своим пламенеющим боевым знаменем. С северо-запада летел как на крыльях полковник Корольков, гордо размахивающий окровавленной рубахой. С северо-востока скакал Пандухт в сопровождении корнета Вано. С юго-востока спешил в контратаку Джангир-ага, воссоединившись с частями Летучего Овсепа и Мурада из Булануха. Во главе своего поредевшего отряда продолжал атаку полковник Силин. В наступление шли все, все до одного!
— Генерал, в Сардарапате враг вот-вот сдастся!
— На полустанке бой закончился победой!
— В Гечрлу никто не спасся, генерал!
Крылатые вести долетали из дальнего далека.
Силикян с ликующим видом повернулся к своим бойцам:
— В атаку, сыны мои! Нанесем последний удар!
Там, на равнине, сражение продолжалось с прежней яростью. Перед тем как покинуть поле боя и отступить, турки последним отчаянным броском поднялись с ближних позиций. Наверняка они еще не слышали торжествующих криков, хлынувших с горизонта, которые приливной волной растекались по полю…
Молчалив Даниел-бек. Расседланная лошадь смирно стоит рядом с ним, будто разделяя душевное смятение хозяина. Он охвачен мрачными думами. Никто из его окружения не заметил молодого вестового, прибывшего четверть часа тому назад, который протянул пакет Силикяну.
Даниел-бек был поражен. Что значит в этот судьбоносный час оголить Сардарапатский фронт и перебросить боеспособные полки в Баш-Апаран? Как это понимать: как эзоповскую насмешку над одержавшими блестящую победу, над погибшими в сражении, — или как решение дальновидного военного стратега? “Верховный комиссар Армянских вооруженных сил Дро”. Гневный протест ударял прямо в мозг. Турецкие янычары засели на 440-й высоте, на гребнях соседних холмов, и против вражеских опорных пунктов необходимо мобилизовать новые силы. Силикян попросил соратников высказаться по поводу требований, изложенных в неурочном послании. Даниел отвернул голову к сумеречному горизонту — в сторону турок. Окутанные ночной тьмой, они выглядели еще более опасными. Против них потребуются вдвое большие силы. Это понимают даже самоотверженные армянские женщины. С бесстрашным рвением они продолжают собирать боеприпасы. Вот уже в который раз возвращается с поля юный Аксель, неся в охапке винтовки и сабли.

Готовые к бегству турки разом ожили — на побитых лицах удивление: почему вдруг прекратили бой победители, сражавшиеся с таким воодушевлением?
Станция Аракс и защищенные северо-восточные склоны ощетинились своими дымящимися винтовками. Со временем, осмелев, турки стали высовывать оттуда свои головы.
Первые атаки армян, предпринятые генералом Силикяном, оказались неудачными и только пополнили счет потерь.
Стояла непроглядная темень. Прямо напротив пряталась во мгле возвышенность, откуда время от времени раздавалось зловещее уханье совы.
Полуночное собрание продолжалось. Телеграмма Главного штаба, полученная по беспроволочному телеграфу из Каракилисы, требовала незамедлительного штурма. “Наступление с флангов — вот единственный способ очистить 440-ю высоту… Генерал Назарбекян”. И генерал Силикян, и его соратники сочли это маневр стратегически единственно правильным. И совместно решили: одновременно с лобовой атакой необходимо предпринять внезапное фланговое наступление, создать угрозу полного или частичного окружения и на корню разгромить последние силы врага.
— И изгоним оттуда турок, как землетрясение гонит прочь змей и скорпионов.
— Устроим им землетрясение вместе с чужеземцетрясением. Это был жизнерадостный Клыч.
Офицеры, как это случалось не раз, оживились от веселой реплики Клыча. Последовал басовитый ответ Силикяна:
— Любое трясение, только непременно разрушительное, дорогой Клыч.
Далее генерал перечислил силы, которые не принимали непосредственного участия в Сардарапатской битве и нынче ночью должны были совершить стремительный фланговый переход по ущелью Кармратар — Шамирам. Пехотный полк из Ерзынка. Отдельный батальон из Маку. Два эскадрона особого конного полка. Одна рота и четыре пушки из Хнусского полка.
Даниел-бек слушал последние слова уже с закрытыми глазами, прислонив голову к раненому плечу Папаши. Папаша стойко терпел пронизывающую боль, охраняя минутный покой своего усталого родича.
Занималось утро двадцать седьмого мая тысяча девятьсот восемнадцатого года.

Турки неожиданно атаковали с новых позиций. Их бешеные мамлюки появились вдруг точно из-под земли и с дикими воплями ринулись вперед.
Слева, из глубины просторной долины, куда армяне пробились утром ценой немалых потерь, послышались панические крики. Даниел-бек заметил их продвижение издали. Внезапная атака распространялась вширь. Первый залп турок разразился над головой ротмистра. Мгновенно засверкали свирепые ятаганы — и его тело, пронзенное в ста местах, поднялось в воздух на клинках. От этого ужасного зрелища и возникшего вслед за ним переполоха армяне на этом фланге не успели отреагировать, и проворный, кровожадный турок, вросший в седло и опьяненный азартом погони, расползся по долине. Растерянность, сковавшая Даниел-бека, длилась мгновение. Беспокойно закружившийся под ним боевой конь не помешал ему скинуть с себя китель, ловко вывернуть его наизнанку и моментально снова надеть, и он опять высился в седле с прежним грозным видом. И потому, что подкладка была яркого алого цвета, военачальник вмиг вспыхнул пламенем в лучах майского солнца и стал виден всем со всех сторон.
— За мной, храбрецы, за мной! — вскричал Даниел-бек и пришпорил изготовившегося к прыжку скакуна.
Верхом на коне теперь полыхал костер. Поле заволновалось, огласилось выстрелами. Армянские воины единым потоком устремились за военачальником. Потерявшие было голову кавалеристы, минуту назад чуть не запаниковавшие от внезапного удара турок, теперь воспряли духом и, обнажив сабли, присоединились к армии “пламенного” военачальника.
— За мной!.. Смерть турку!..
Поле боя орлом облетел воинственный призыв Даниел-бека. Окрыленное армянское воинство потоком хлынуло вниз.
Турок от внезапной атаки свернулся в клубок, как еж спрятал голову и отступил. Он, искавший путь легкой победы, очутился в ловушке армянских ополченцев.
Прекрасным было солнце на закате. Даже местами торчавшие в песчанике валуны зашевелились под бурным потоком. Освободительная армянская армия, окрашенная в пурпур закатным заревом, с грозными криками продвигалась вперед. В этот час с противоположного края долины с устрашающим лязгом появился лес винтовок со штыками. Они заискрились огнем в закатных лучах.
— Даниел, это наши! Прибывшие на поезде ополченцы!
Арбак воскликнул ликуя:
— Наши!
Повсюду слышались победные возгласы. Турецкие роты, которые с последними сошли вниз, на поле боя, с вершинных опорных пунктов, к моменту отступления оказались первыми. Многие из них не успели, однако, укрыться, и под градом пуль своих же товарищей распластались, как лягушки, по склонам холмов. Наблюдавший за боем сверху командир батареи не переставая бранился, приказывая не отступать, не позорить себя. Но его никто не слушал, и он в бешенстве велел пулеметным огнем перекрыть путь дезертирам. В конце концов один из турок, подкравшись сзади, набросился на своего озверевшего командира и прикончил его несколькими ударами ножа…
Армяне бросились обнимать друг друга с ликующими криками:
— Победа! Победа!
Разбитые и объятые ужасом, осколки турецких войск карабкались горными тропками к вершинам. Армянская артиллерия еще долго грохотала им вслед своим раскатистым хохотом.
* * *
…Майское закатное зарево.
Армяне на холме палили из тысяч стволов в воздух.
Солнце, не смыкая век — темных горных пиков, полыхающим оком лучезарно взирало на долину, празднующую победу.
Люди подходили, стекались со всех сторон.
— Слыхали? — крикнул кто-то, потрясая винтовкой над головой. — Недобитые турки удрали через Талин.
— Драпанули, — вмешался седой старик в шинели, сосед крестьянина Мушега. — Кто же закопает в землю их мертвых?
Громогласный сасунец не унимался.
— Как же вы дали турку сбежать?!

Новое ВРЕМЯ