Николай Бигаев приехал в Тифлис — столицу кавказского наместничества — в 1902 году и был зачислен в конвой главноначальствующего гражданской частью на Кавказе князя Г.С.Голицына. Оставался в конвое при графе И.И.Воронцове-Дашкове, с 1908 года служил в качестве командира конвоя. Его служба на этом посту продолжалась вплоть до 7 марта 1917 года, когда последний кавказский наместник покинул Тифлис.

В конце 1920-х в эмиграции в Праге воспоминания Бигаева об этом периоде его жизни преломились в автобиографическом очерке “Последние наместники Кавказа”. Предлагаемые читателю отрывки из очерка касаются “армянских” страниц жизнедеятельности князя Григория Голицына и графа Воронцова-Дашкова. Назначенный в 1896 году кавказским наместником Голицын известен своей политикой притеснения армян. Ему, в частности, приписывается изречение: “Доведу до того, что единственным армянином в Тифлисе будет чучело армянина в Тифлисском музее!” Пик антиармянской кампании Голицына приходится на 1903 год, когда власти конфисковали имущество армянской церкви.

Видный государственный деятель царской России граф Сергей Витте писал в своих “Воспоминаниях”: “Князь Голицын пошел против всех национальностей, обитающих на Кавказе, так как он хотел всех обрусить, но враждебнее всего отнесся к армянам. К тому же в последние годы вследствие преследования турецких армян в Турции многие тысячи обреволюционировавшихся турецких армян переселились на Кавказ. Они, конечно, как опытные революционеры стали революционизировать своих единоверцев и братьев — русских подданных… Чтобы обуздать армян, князь Голицын выдумал секвестировать имущество армянских церквей. Я самым решительным образом протестовал против этой безобразной затеи как с политической, так и с этической точки зрения. С политической — потому, что эта мера должна была восстановить всех армян, и не только русских, но и иностранных. С этической потому, что армяне такие же христиане, как и мы, и их церковь наиболее близка к нашей православной”.
В 1905 году Голицына сменил граф Илларион Воронцов-Дашков. В своих воспоминаниях Бигаев пытается опровергнуть распространенное в период наместничества Воронцова-Дашкова мнение о его армянофильстве, поскольку глубокая симпатия графа к нашему народу послужила тогда для многих российских сановников поводом обвинить его в государственной измене. Воронцов-Дашков действительно выражал особое расположение к армянам так же, как и его жена, которая, согласно гипотезе пушкиноведов, была внучкой Пушкина. По его настоянию Николай II подписал указ о возвращении конфискованного армянского церковного имущества и возобновлении деятельности армянских школ. После начала Первой мировой войны Воронцов-Дашков вел переговоры с Армянским национальным бюро и содействовал созданию армянских добровольческих отрядов для участия в боевых действиях против Турции в составе русских войск.
“Последние наместники Кавказа” — это мемуары служивого человека, бывшего и оставшегося преданным своему начальству вне зависимости от того, кем оно было представлено. Его наблюдения и выводы обусловлены в основном официальной, имперской точкой зрения на случившееся. Хотя в очерке много исторических неточностей, а события часто получают неправильное истолкование, он интересен прежде всего как документ эпохи, свидетельство о людях, написанное от первого лица.

Мой приезд в Тифлис во второй половине августа месяца 1902 года ознаменовался известным покушением на жизнь Главноначальствующего на Кавказе кн. Голицына.
Насколько я помню, некоторые характерные черты этого покушения остались совершенно неизвестными. О них никто не писал и писать не мог. Поэтому я попытаюсь в общих чертах их восстановить.
Князь Голицын с женою возвращался с обычной прогулки из ботанического сада. На Коджорском шоссе, близ Тифлиса, экипаж Главноначальствующего был остановлен тремя “просителями” с протянутым прошением в руках. Просители, в скромных крестьянских одеждах, не внушали подозрения. Голицын взял прошение. Тем временем один из нападавших стал перед лошадьми, а двое других заскочили с двух сторон экипажа. Ординарец-казак, сидевший на козлах, и кучер сообразили недоброе. Первый соскочил с козел, но упал, а второй дал кнута. В этот промежуток времени два ставших у подножек экипажа злоумышленника стали наносить острыми кинжалами раны в голову князя. Голицын и его жена не растерялись. Они палкой и зонтиком ловко отбивали удары. Прежде, чем казак успел оправиться, а кучер дать полный ход, нападавшие успели, однако, нанести тяжелую рану своей жертве в голову.
Нападавшие бросились бежать, а князь, обливаясь кровью, прискакал во дворец.
Через час злоумышленники были захвачены стражниками и казаками конвоя, выскочившими по тревоге, имея в ружейных чехлах палки вместо ружей. Это странное обстоятельство в жизни войсковой части, когда палка для видимости должна была изображать винтовку, имеет свое объяснение в следующем: около того времени по Кавказскому военному округу последовал приказ, в силу которого ротные, сотенные и эскадронные командиры и пр., у которых пропадала винтовка, отрешались от должностей.
Командир Конвоя подполковник Драгомиров, старший сын знаменитого генерала, для своего душевного спокойствия хранил ружья под замком у себя. Когда дали знать в Конвой спешить на помощь, казакам ничего не оставалось, как скакать без ружей, а некоторые с палками в чехлах.
Стражники подоспели раньше и, захватив злоумышленников живыми, убили их, несмотря на то, что один из них умолял дать ему возможность попрощаться с матерью-старухой.
Они оказались армянами революционной партии “Дашнакцутюн”, действовавшими по постановлению этой партии. Молва упорно говорила, что в их задачу входило снять голову с кн. Голицына и водрузить ее на Эриванской площади.
Убитые армяне были туго затянуты длинными полотенцами, чтобы “легче было бежать”, как мне объяснили. После постигшей дашнакцутюн неудачи в открытом “бою” армяне, как гласила молва, хотели взорвать Тифлисский дворец и таким путем покончить с кн. Голицыным.
Инженерному ведомству пришлось устроить кругом дворца подземные ходы и постоянно их наблюдать, чтобы предупредить подвод под дворец мин.
Покушение на жизнь Голицына было вызвано, как известно, “близорукой политикой последнего на Кавказе вообще и в отношении армянского народа в частности и в особенности”.
Однако такая общая трактовка вопроса, без объяснений причин, мне кажется не совсем правильной. А между тем широкие слои русского общества именно питаются этой общей, уму и сердцу ничего не говорящей, постановкой политики Голицына в плоскость подчеркнуто недоброжелательного отношения и личных антипатий к армянскому народу как к таковому.
Я не буду входить в гущу этого интересного и до сих пор честно и правдиво не освещенного вопроса, скажу только, что кн. Голицын виноват постольку, поскольку вообще виновата политика России в отношении Кавказа и многочисленных народов, его населяющих. И только.
В девяностых годах мы замечаем громадный рост культурно-экономической производительности края. На почве этого благосостояния и в связи с общим революционным движением внутри России в русской Армении зарождается острое националистическое чувство, вылившееся в определенную программу-минимум — добиться для Армении республиканского строя в Российской Федерации как этапа к возрождению Великой Армении.
Осуществление этой задачи взяла на себя партия сепаратистов армян “дашнакцутюн”, комплектовавшаяся из революционной интеллигенции.
Острие национальной борьбы дашнаков сначала было направлено против Турции, где эта борьба текла в русле освобождения армян от власти турок. Когда же дашнаки свою революционную деятельность перенесли в пределы русской Армении и в партийную их казну потекли широкой рекой средства из церковных, школьных и др. источников, кн. Голицын распорядился в грубой, свойственной его натуре форме конфисковать эти источники.
Армянский народ поднял шум на весь мир. Наша радикальная печать в свою очередь старалась сгустить краски. В итоге родилась печать “реакционной, антигосударственной и т.д. политики Голицына на Кавказе”.

В начале июля 1904 года кн. Голицын уехал в Россию и больше не возвращался. А в начале 1905 года на Кавказе было восстановлено Наместничество. Первым Наместником был назначен граф Воронцов-Дашков, прибывший в Тифлис и вступивший в управление Наместничеством 5 мая того же года.
В мою задачу не входит освещение настроения умов того сложного предреволюционного времени. Я укажу только, что политические струны на Кавказе были натянуты до отказа. Во главе Кавказа должен был стать человек уравновешенного и недюжинного ума, человек с смелым, независимым характером и дальновидным взором, и, наконец, человек с волей и добрым сердцем, легко воспринимающим и понимающим душу Кавказа.
Таковым человеком голос закаленных (старших) воинов Кавказа назвал графа Воронцова-Дашкова, а голос этот был доведен до сведения Государя генерал-адъютантами князьями — Захарием Чавчавадзе и Иваном Амилахвари.
Граф Наместник на постоянные настойчивые просьбы начальников частей разрешить силою оружия обуздать революционные проявления, тормозившие правильное течение жизни, всегда отвечал одно и то же: “Больше спокойствия и хладнокровия”.
Это “философское” поведение графа выводило из терпения офицерство, громко выражавшее свое крайнее неудовольствие поведением своего Главнокомандующего и некоторых высших начальников, которых молодежь заподозрила в “революционности и трусости”.
Наместник часто созывал совещания старших начальников. На этих совещаниях я присутствовал за командира Конвоя, т. к. последний был глухой. И нужно сказать, что граф и его помощник по военной части генерал-лейтенант Малама, бывший до этого Кубанским атаманом, на этих совещаниях поражали своим здравым, хладнокровным спокойствием и оценкой обстановки и момента.
В те же революционные дни поднялась армяно-татарская традиционная резня. Татары ордами шли на армянские села, вооруженные допотопным оружием. Армяне их встречали организованно и маузерами. Вмешательство властей и мирные переговоры ни к чему не привели. Тогда было решено вооружить армянские села берданками из артиллерийских складов. Уже шла во дворце разверстка ружей под руководством директора Канцелярии Петерсона. Мне показалось, что здесь что-то совершается нехорошее. Если вооружать, думаю я, то вооружить обе режущиеся стороны. Пусть себе режутся, если им это так нравится. Эту мысль я тут же громко высказал.
Ружья не были выданы армянам, раздумали, а были даны социал-демократической партии под расписку Рамишвили. Эта партия взяла на свою ответственность усмирить армян и татар и по ликвидации резни вернуть оружие. На это распоряжение Тифлисский гарнизон ответил митингом, на котором было постановлено “отобрать силою оружие от социалистов”.
Когда накануне митинга подполковнику Драгомирову доложили о том, что на этот митинг протеста против распоряжения Главнокомандующего приглашают представителей Конвоя, он позвал на совещание сначала вахмистров, потом младшего офицера, а потом напоследок пригласил и меня.
Сообщив мне суть дела, Драгомиров заявил: “Мы должны принять участие на митинге; не можем же мы идти против целого гарнизона”. Затем он спросил, как я смотрю на этот вопрос? Я был крайне смущен и удивлен его взглядом на вопрос такой важности и не без волнения заявил буквально: “Митинг устраивается против Наместника. Конвой по присяге есть ближайший страж Его Сиятельства и защитник его жизни, а следовательно, и его доброго имени. Наш долг умереть за своего Главнокомандующего. Пусть через наши трупы переступает “революционный гарнизон” во дворец. Если завтра будут судить наши казаки своего Главнокомандующего, то послезавтра они будут судить Вас и меня. Не к лицу Конвою митинговать”.
Драгомиров согласился со мною, заявив, что на митинг казаков не пошлет. Однако своего слова он не сдержал. Два казака-делегата были на митинг посланы.
Результаты митинга сказались на другой же день; мимо Конвоя на двух фаэтонах под охраной социал-демократической молодежи провозили домой несколько армян. Охрана была вооружена казенными берданками. Несколько казаков выскочило и отобрало берданки, причем одного сопротивлявшегося грузина убили, а другому разбили прикладом голову.
Это случилось после обеда у самого дворца. Взволнованный Наместник позвал подполковника Драгомирова узнать в чем дело и кто убил невинного человека. Драгомиров, не подозревая, что виновниками являются его казаки и прежде всего он сам, ничего не мог объяснить.
Послали за мною. Я уже знал фамилии убийц и причину, о которой я сейчас же сам догадался. Граф, приняв меня, спросил: “Кто убил и за что?” Так как Драгомиров отрицал вину казаков, то я ответил: “Вероятно, убили наши казаки. Гарнизон взволнован выдачей социал-демократической партии берданок”. Наместник глубоко вздохнул, ничего не сказав. В этот момент вошел генерал Ширинкин и доложил фамилии казаков-убийц. Но истинную причину ни он, ни граф Наместник не узнали. Нельзя было предавать своего командира, виновника происшедшего и фактически выступившего против своего Главнокомандующего.
Но нет худа без добра. Этот случай дал нам козырь держать в руках Драгомирова и смягчать его ужасные тиранические действия в отношении всех чинов Конвоя.
Конечно, выдача оружия революционерам в эпоху революционного процесса не остроумно и легкомысленно. Но графа в данном случае подвели советчики. С другой стороны, социал-демократическая партия старалась, как могла, служить интересам мира между двумя враждовавшими народами и кое-каких результатов достигла.
Берданки, конечно, не были возвращены по принадлежности. Вернулось только часть их.
Особенно воинственно был настроен против крамольников-кавказцев блестящий начальник Штаба округа генерал Грязнов. Он слишком открыто рисовался идеей “сметать без остатка села и дома бунтовщиков, вешать рабочих”. На самом же деле генерал Грязнов был человек весьма гуманный и доброго склада характера. За внешнее проявление воинственного настроения Грязнов и поплатился жизнью. Он был убит брошенной в него бомбой. Убийство уважаемого генерала взволновало весь гарнизон. Состоялся многолюдный офицерский “митинг” в Штабе округа. На этом собрании был избран новый комитет, в состав которого входило по одному представителю от каждой отдельной войсковой части. Комитет сыграл благотворную роль в смысле объединенных действий частей гарнизона и регулировании помощи гражданской власти при принятии мер воздействия посредством вызова войск.
Не будь опять-таки налицо монолитного спокойствия и философского хладнокровия графа Наместника, которого все любили и уважали (исключая крайних русских черносотенцев, впоследствии оказавшихся в стане большевиков), в Тифлисе произошли бы большие, чреватые кровью беспорядки. Так был возмущен убийством генерала Грязнова гарнизон.
Тогдашние черносотенцы русские, а теперь усердные “советчики” травили в печати графа (в “Новом Времени”), требуя решительных мер против “Крамольного Кавказа”. Время показало, кто был прав. Правым оказался Наместник, мудрым спокойствием сравнительно легко и без излишних жертв умиротворивший взволнованный Кавказ. Любовь престарелого графа к Кавказу сделала свое хорошее дело.

Как известно, Воронцов-Дашков слывет за сгущенного армянофила, а его жена графиня Елизавета Андреевна, урожденная графиня Шувалова, крещена “в армянки”. Дело дошло до того, что в заседаниях Совета Министров от 30 июля и 4 августа 1915 г. под председательством Горемыкина и с участием военного министра ген. Поливанова, Сазонова и др. обвинили графа Главнокомандующего чуть ли не в государственной измене. Ему ставили в вину молниеносное движение Кавказской армии вглубь турецкой Армении, считая это победошествие Кавказской армии вредным, преступным для интересов России и общей экономии ведения войны. Министры указывали (а ген. Поливанов подтверждал), что граф Воронцов де интересуется только армянским вопросом — воссозданием Великой Армении и что ему чужды интересы общие.
Дело дошло до того, что на почтенном Совещании министров, и при том секретном, было произнесено имя жены Наместника в роли “Главнокомандующей” Кавказским фронтом.
Оказывается не всегда хорошо и выгодно побеждать. В 1915 году наши армии на Западном фронте, разбитые, отступали, а Кавказская армия победоносно вторгалась все глубже и глубже в неприятельские земли и именно в том направлении, где местное население было на нашей стороне. В мою тему не входят вопросы стратегии, поэтому я не буду останавливаться на действиях Графа Главнокомандующего, который, кстати будет сказано, в это время совершенно не касался армии, ибо был тяжело болен, лежал в постели, не показываясь наружу из дворца Великого Князя Георгия Михайловича в Боржоме. Скажу только, что мне стыдно за Россию, что она имела военного министра генерала Генерального Штаба Поливанова; стыдно за Совет министров, который в такой серьезный момент руководствовался в своих суждениях сплетнями досужих кумушек и врагов русской государственности и русских интересов на Кавказе. Однако я хочу попытаться осветить светом правды легенду об армянофильстве четы Воронцовых-Дашковых. С самого начала оговариваюсь, что ни о каком исключительном армянофильстве с их стороны речи быть не может. Граф-Наместник был одинаково расположен ко всем народам Кавказа, и если угодно, то его симпатии, по моим наблюдениям, больше склонялись на сторону тех, кто больше всего его в армянофильстве обвиняет, т.е. грузин.
Что касается графини Елизаветы Андреевны, то она действительно впоследствии открыто показывала свое особое расположение к армянскому духовенству и к армянской общественности вообще, но однако она никогда не вмешивалась в дела управления и в политику. Перелом же в ее настроении в пользу армян случился опять-таки благодаря, во-первых, тому, что грузинская аристократия держала себя заносчиво, считая в некоторых случаях себя чуть ли не выше “кровями” и явно это показывая графине, обладавшей своенравным и решительным характером, и во-вторых, армянское общество к ней подошло иначе, оно нашло себе в ее сердце мягкий уголок. А ведь женщина остается женщиной!
Наконец, не надо забывать того всегда упускаемого серьезного обстоятельства, что на Кавказе в те времена армян не любили. Справедливо это или нет, я касаться не намерен, но факта этого отрицать невозможно. И вот на общем фоне этого несимпатичного отношения населения к армянам показались теплые и робкие лучи доброжелательства к этому народу со стороны высшей власти. В доме Воронцовых армянское общество нашло радушное гостеприимство наравне с другими. Это обстоятельство, в связи с “изгнанием” армянского духа из дворца кн. Голицыных, резко бросилось в глаза обществу.
Армяне имели право быть недовольными общей политикой власти, отобравшей у них церковные и школьные имущества. Задача новой власти, в данном случае графа Воронцова-Дашкова заключалась в такое тревожное время в внесении спокойствия среди возмущенных и взволнованных армянских масс и вернуть их традиционные, веками освященные и скрепленные симпатии к России.
Граф Наместник этого достиг очень легко, вернув армянам конфискованные имущества и показав, что он как носитель почти верховной власти на Кавказе стоит на страже кровных интересов армянского народа, не расходящихся с общегосударственными.

Николай БИГАЕВ
Окончание в следующем номере

Подготовила Ева КАЗАРЯН

На снимках: конвой главноначальствующего на Кавказе и Николай Бигаев; Дворец Наместника; граф Илларион Воронцов-Дашков

Новое Время