140 лет назад российский военачальник и государственный деятель, генерал от кавалерии Михаил ЛОРИС-МЕЛИКОВ разбил турецкие войска под начальством Мухтар-паши и Исмаила-паши, после чего штурмом овладел Карсом, взяв при этом в плен 17 тысяч турок и более 300 орудий. К его многочисленным наградам прибавился орден Св.Георгия II степени.

Потом он получил звание генерал-адъютанта, стал графом, членом Государственного совета, почетным членом Санкт-Петербургской академии наук. Наконец, он автор проекта первой российской Конституции. Без сомнения, М.Лорис-Меликов — ярчайшая фигура России XIX века. Предлагаем весьма объективную статью о нем, опубликованную в газете “Московские новости” (14.03.12), а также отрывок из биографического романа историков Елены и Михаила Холмогоровых “Вице-император”.
На рубеже 80-х годов XIX века Россия оказалась на грани революционной катастрофы. Образованная столичная молодежь, требуя решительных перемен, восстала против правительства, еще десять лет назад считавшегося самым прогрессивным в русской истории. В своей борьбе, главной мишенью которой стал царь-освободитель Александр II, революционеры-террористы встречали все большее сочувствие умеренной либеральной интеллигенции. Спасать монархию был призван боевой генерал Михаил Лорис-Меликов — человек одновременно с твердой рукой и реформаторским складом ума.
Выходец из небогатого, но древнего армянского рода, герой Крымской войны, в 30 лет ставший одним из самых молодых генералов русской армии, покоритель Карса во время Русско-турецкой войны 1878-1879 годов, на себе испытавший все тяготы борьбы с кавказскими горцами, Михаил Лорис-Меликов в конце 70-х годов всего за несколько лет сделал головокружительную политическую карьеру.
2 апреля 1879 года член подпольной организации “Земля и воля” Александр Соловьев стрелял в Петербурге в императора Александра II. Революционер промахнулся, но после его покушения Зимний дворец пошел на принятие исключительных мер. Европейская Россия была разделена на шесть генерал-губернаторств, а генералы, поставленные во главе каждого из них, получили диктаторские полномочия вплоть до права издания на подведомственных им территориях законодательных актов. Лорис-Меликов был отправлен с чрезвычайными полномочиями на Украину, в Харьков, и служба там стала генеральной репетицией главного дела его жизни.
В отличие от своих коллег он не высылал вагонами из губернии подозрительных лиц, да и о виселицах при нем харьковчане подзабыли. Напротив, боевой генерал все чаще задумывается о том, какой быть России после судьбоносных преобразований 1860-1870-х годов. Для него не было тайной, что самодержавный механизм начал давать сбои. Лорис-Меликов понимал, что главную роль в борьбе с терроризмом играет не только преследование революционеров, но и предупреждение их деятельности. А этого нельзя достичь с помощью полиции, тюрем, ссылок и виселиц.
5 февраля 1880 года его размышления получили очередное страшное подтверждение. В этот день прогремел взрыв в Зимнем дворце, организованный членом “Народной воли” Степаном Халтуриным. Мощность заряда, заложенного в комнате под царской столовой, была такова, что от взрыва погибло 11 человек обслуживающего персонала и солдат караула, а 56 человек были ранены. Но сам Александр II не пострадал.

“ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ” КОМИССИЯ ПО БОРЬБЕ С ТЕРРОРИЗМОМ
После этого император подписал указ об организации Верховной распорядительной комиссии во главе с Лорис-Меликовым, призванной возглавить борьбу с террористами в масштабах всей империи. Глава комиссии наделялся поистине диктаторскими полномочиями: его распоряжения подлежали немедленному исполнению не только всеми губернаторами и градоначальниками, но и центральными ведомствами, включая военное.
Однако уже первая акция, проведенная Лорис-Меликовым на новом посту, вызвала критику консерваторов, пока еще довольно сдержанную. Дело в том, что он напечатал обращение к жителям Санкт-Петербурга, в котором содержалась просьба поддержать новую политику правительства. В консервативных кругах считали, что общество действительно имеет право искать поддержки у власти, а вот сама власть всегда должна оставаться самодостаточной и не может “опускаться” до просьб о помощи у общества. Однако диктатор был полон решимости дать идее союза власти и общества, выношенной еще в Харькове, практическое развитие. Его обращение “К жителям столицы” либеральная газета “Голос” расценила как начало периода “диктатуры сердца”, самого же его часто впоследствии называли “бархатным диктатором”.
Однако опасность со стороны “либерального диктатора” почувствовали не только консерваторы, но и их смертельные враги из революционного лагеря. 20 февраля 1880 года, всего через две недели после назначения Лорис-Меликова, Ипполит Млодецкий стрелял в него, когда тот выходил из дома, но промахнулся. Сразу после покушения писатель Владимир Гаршин сначала направил генералу письмо, а потом даже явился сам, прося за террориста. “Помните, — писал он, — что не виселицами и не каторгами, не кинжалами, не револьверами и динамитом изменяются идеи, ложные и истинные, но примерами нравственного самоотречения. Простите человека, убивавшего Вас! Этим Вы казните, вернее скажу, положите начало казни идеи, его пославшей на смерть и убийство”.
Лорис-Меликов обнадежил Гаршина, а на следующий день неудачник-террорист был повешен. После чего Гаршин впал в глубокую депрессию, из которой так и не вышел, и в дальнейшем покончил жизнь самоубийством. Между тем “Народная воля” поспешила назвать выстрел Млодецкого актом одиночки. Дело в том, что в свое время народовольцы вынесли смертные приговоры всем генерал-губернаторам, кроме Лорис-Меликова, — революционеры вынуждены были считаться с мнением харьковчан, искренне уважавших своего правителя.

ОХРАНИТЕЛЬНЫЙ ЛИБЕРАЛИЗМ
Вскоре после назначения Лорис-Меликова в различные концы европейской части империи были снаряжены сенатские ревизии. Итогом их деятельности стало резкое уменьшение количества политических дел на местах. Сенаторам удалось выяснить основные причины недовольства крестьян и горожан, а кроме того, они повсюду предъявляли губернаторам санкционированное диктатором требование строго соблюдать законность в действиях местной власти.
Материалы ревизий позволили Лорис-Меликову сделать вывод о том, что главной причиной общественного недовольства стала незавершенность великих реформ. Это касалось и крестьянского малоземелья, и разорительных для их хозяйств выкупных платежей, и недопущение представителей общества к решению государственных вопросов.
В конце 1870-х — начале 1880-х годов Россия находилась в бедственном экономическом положении: резкое падение курса рубля, застой производства, недороды и голод в отдельных губерниях, рост государственного долга и недоимок. Лорис-Меликов добился снижения цен на хлеб, отмены ненавистного народу соляного налога, подготовил отмену подушной подати (она была проведена уже после его отставки) и уменьшение выкупных платежей, создал государственные продовольственные запасы. Выход из тяжелой экономической ситуации он также видел в предоставлении обществу более широких прав.
Его настоятельное желание продолжать реформы было откровенным вызовом консерваторам. Те и так видели в преобразованиях 1860-1870-х годов разрушительные, чуждые монархии начала. И усиление революционного движения они также связали с ослаблением самодержавия и слишком большой самостоятельностью, полученной обществом в ходе реформ.
Охранители не могли согласиться с позицией Лорис-Меликова в отношении местного самоуправления. “Диктатор” был убежден, что земства и городские думы являлись важной ступенью к участию представителей общества в управлении государством. Его противники, напротив, доказывали, что общественные учреждения являются рассадниками нигилизма. Однако нарастающее сопротивление не смутило Лорис-Меликова, решившегося на очередной нестандартный шаг.
26 июля 1880 года он представил царю доклад, в котором говорилось о необходимости ликвидации Верховной распорядительной комиссии. На первый взгляд Лорис добровольно складывал с себя диктаторские полномочия, отказывался от неограниченной власти. На деле же он, уловив недовольство общества, предлагал уничтожить учреждение, начавшее раздражать своей исключительностью. Одновременно упразднялось печально известное Третье отделение императорской канцелярии, а его функции передавались департаменту государственной полиции Министерства внутренних дел. Сам же Лорис-Меликов становился министром внутренних дел и шефом жандармов, т.е. не утрачивал своего политического веса, а просто придавал своему статусу привычный для россиян вид.
Спустя несколько месяцев циркуляр МВД расширил права земств и городских дум. Губернаторам предписывалось, в частности, передать на рассмотрение земств вопросы, до сих пор курируемые государственными учреждениями.
Тем не менее не стоит представлять Лорис-Меликова “политическим вегетарианцем”. За 16 месяцев его правления в России прошло 32 политических судебных процесса и было вынесено 18 смертных приговоров. Лояльность общества, ратовавшего за смягчение репрессий, была ему очень нужна, но не менее важна оставалась и поддержка императора, настаивавшего на ужесточении борьбы с террористами.

КОМАНДА РЕФОРМАТОРОВ
Лорис-Меликов понимал, что для реализации задуманного ему необходимо собрать свою “команду” и установить прочные связи с влиятельными людьми различных политических взглядов. “Диктатору” удалось наладить контакты с либеральной профессурой, журналистами и писателями. Для этого по его указанию цензурные препоны оказались заметно ослаблены, хотя эти послабления и не были оформлены законодательно.
В то же время Лорис-Меликов умудрился поддерживать добрые отношения и с ортодоксальными защитниками самодержавия. Наверное, именно из-за этого он прослыл интриганом, хитрым византийцем, т.е. человеком неискренним. Вряд ли это справедливо. Политическое интриганство — особый вид искусства и особый талант, не совпадающий с другими аспектами человеческой одаренности. И талантом этим “диктатор” не обладал, хотя маневрировать, конечно, умел. В противном случае Лорис не продержался бы у власти и месяца.
Но в высших сферах он так и остался чужаком. Армянин, не имевший связей в верхах — ни наследственных, ни благоприобретенных. Его единственной опорой всегда оставался император Александр II. Для большинства же знати Лорис-Меликов являлся выскочкой, временщиком. Хотя и не для всех. Его проекты привлекли внимание и симпатии цвета тогдашнего либерального чиновничества — Петра Валуева, Дмитрия Милютина, Александра Абазы, Михаила Коханова, Дмитрия Сольского. Эти люди полностью разделяли мысль “диктатора” о том, что “кулаком теперь ничего не возьмешь, теперь нужно прежде всего восстановить спокойствие, а чтобы этого достигнуть, надо отнимать поводы к неудовольствию”.

“КОНСТИТУЦИЯ” ЛОРИС-МЕЛИКОВА
28 января 1881 года Лорис-Меликов представил царю очередной доклад, который мог бы стать для России началом новой политической эры.
Еще раньше он начал осторожно проводить мысль об “образовании народного представительства в формах, заимствованных с Запада, или на началах древнерусских, или призывом представителей земства в состав Государственного совета”. Чем, естественно, вызвал ярость охранителей.
Признавая в своем проекте несвоевременность созыва всероссийской думы или земского собора, то есть формально уступая нападкам консерваторов, министр предлагал учредить временные подготовительные комиссии, подобные редакционным, существовавшим в период подготовки крестьянской реформы. В состав этих комиссий должны были войти чиновники центральных ведомств, назначаемые императором, а также сведущие эксперты и выбранные гласными (депутатами) представители от земств и городов. Целью комиссий должно было стать рассмотрение и подготовка новых законопроектов.
Несмотря на нарочитую умеренность проекта Лорис-Меликова, политическая составляющая в нем, конечно, присутствовала — он вновь и вновь проводил свою любимую мысль о том, что одолеть революционеров правительство может только при поддержке общества, а для этого необходимо удовлетворить назревшие общественные запросы и нужды. В то же время вся полнота власти оставалась за императором, а решения комиссий носили рекомендательный характер. Лорис не посягал на самодержавие царя, надеясь, что союз власти с обществом только укрепит трон. Подлинное представительное правление мыслилось им в самом отдаленном будущем, пока же он старался приучить страну к мысли о самой возможности такого правления.
Между тем в русском обществе все более укреплялись надежды на скорые и мирные преобразования политического строя. И отношение умеренной его части к революционерам-террористам заметно изменилось. Они потеряли поддержку, которую прежде оказывала либеральная интеллигенция: предоставление убежищ народовольцам, хранение подпольных изданий, щедрое снабжение денежными средствами. Касса террористов опустела, а устройство типографий, содержание конспиративных квартир, деятельность динамитной мастерской стоили весьма дорого. Лорис-Меликов добился своего: социальная почва уходила у революции из-под ног. Неудивительно, что “Народная воля” выдвинула лозунг “Теперь или никогда!”.
Утром 1 марта император передал текст проекта, который мог бы привести к образованию в России своеобразного предпарламента, в Совет министров. За несколько дней до этого Лорис-Меликов настойчиво рекомендовал Александру II временно воздержаться от поездок по столице. О том же просила мужа и княгиня Екатерина Юрьевская. Однако, передав “конституцию” Лорис-Меликова своим министрам, император отправился на развод караулов и был убит террористами на набережной Екатерининского канала.

ЗАБЫТЫЙ ГЕРОЙ
До конца апреля Лорис-Меликов и его единомышленники отстаивали проект, одобренный погибшим монархом. Все их усилия были напрасны, на сцену выходили совсем другие люди: Константин Победоносцев, Михаил Катков, Дмитрий Толстой. 29 апреля документ был окончательно отвергнут Александром III, а 4 мая Лорис-Меликов получил отставку “по болезни”. Известный земский деятель Николай Белоголовый писал: “С отставкой Лорис-Меликова завершилась скромная попытка примирения культурных классов с бюрократией и абсолютизмом, устранен единственно верный путь к мирному развитию русского общества”. Россия, по мнению верховной власти и немалой части элиты, вновь оказалась не готова не то чтобы к представительному правлению, но даже к намеку на него
Потом было пребывание на заграничных курортах и в лечебницах, прерываемое редкими визитами в Петербург. В 1886 году у Троицкого собора был возведен памятник, отлитый из орудий, захваченных у неприятеля в ходе Русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Но на открытие монумента покорителя Карса Лорис-Меликова пригласить “забыли”. Более того, на мемориальной доске с именами главных героев войны его не оказалось.
Полузабытый и тяжелобольной Михаил Тариелович умер в Ницце 24 декабря 1888 года. Обозреватель журнала “Русская мысль”, признавая, что Лорис-Меликов “сумел в 16-месячный период своего правления, так сказать, оживить нашу жизнь”, вынужден был констатировать, что “умерший на чужбине, он не слыхал в последние свои годы почти ничего, кроме обвинений”.
Зато французский военный министр Фрайсинэ, узнав о смерти Лорис-Меликова, распорядился, чтобы на похоронах в Ницце русскому генералу были отданы те же почести, что традиционно отдавали французским.

АУДИЕНЦИЯ У БЕНКЕНДОРФА
Отрывок из биографического романа историков Елены и Михаила Холмогоровых “Вице-император”.
…Александр Христофорович Бенкендорф принял вид не свирепый, но строгий, отечески суровый, о чем доложило ему маленькое зеркальце, хранимое в ящике письменного стола и являвшееся на миг перед приемом любого лица, допущенного в кабинет. Вызвал адъютанта:
— Пригласите Лорис-Меликова Михаила.
Весь последний месяц прошел в бесконечных выговорах и попреках, сожалениях и покаянных молитвах. Хотелось умереть и родиться заново и никогда больше в жизни не повторять ничего подобного. Но поздно, поздно… И не видать ему Московского университета как своих ушей. Приказ об исключении висит в институте в актовом зале на самом видном месте в назидание младшим ученикам и потомству… Зачем его привезли не в Тифлис, а сюда, в Петербург, Миша толком понять не мог. Дядя Ашот всю дорогу был с ним угрюм и молчалив, столичная родня встретила его все теми же выговорами и попреками, так что даже спрашивать о чем-либо бесполезно. И вот неделю спустя дядя Ашот привез его в знаменитое здание у Цепного моста. Вся империя трепещет, помянув этот особняк, один из красивейших в Санкт-Петербурге.
Адъютант Бенкендорфа был отменно вежлив и холоден. Он просил подождать, пока его высокопревосходительство не сочтет возможным принять. Почему-то это обстоятельство чуть даже поуспокоило и дядю Ашота, и Мишу. Хоть какая-то, а передышка. И понятно, конечно, что, вызванные ровно к 11 утра и ни на секунду не опоздавшие, сразу они приняты не будут — особа, важнейшая в государстве после императора, величайшую милость оказывает одним лишь тем, что снизошла призвать к себе, и кого? — нашкодившего мальчишку!
Тут, конечно, была политика, и политика высокая. Мальчишка принадлежал к знатному роду тифлисских армян, записанному в VI книгу тифлисского дворянства. Когда-то они княжили в городе Лори, откуда и пошла их фамилия: Лорис-Меликовы. И много горюшка хлебнули со своим княжеством в этом азиатском проходном дворе: турки, персы, насильственное обращение в ислам, народные бунты… Слава Богу, вернулись в лоно Христианской Церкви, оправились от безвозвратных потерь (в том числе и княжества) и теперь являют образец верноподданности русскому императору. Авторитет их на Кавказе, еще не до конца покоренном, высок, и ссориться с армянской знатью из-за такого пустяка, как мальчишеская глупая выходка и еще более глупое и упрямое усердие институтского начальства, Санкт-Петербург не намерен. На вчерашнем докладе императору, точнее в приватной беседе после доклада, Александр Христофорович потешил царя этой смешной историей, и его императорское величество всемилостивейше изволили определить судьбу сорванца.
— Допусти его до экзамена в Школу юнкеров. Барон Шлиппенбах сделает из него человека.
Мальчишку, когда тот вступил в кабинет, Александр Христофорович узнал сразу. В прошлом году его успехи в турецком языке демонстрировали петербургскому гостю. Бенкендорф, за год до того сопровождавший императора в поездке по Кавказу, запомнил несколько фраз по-турецки и был доволен бойкостью ответа ученика, показавшего прекрасную осведомленность в знакомых почетному попечителю турецких речениях. За год мальчик вырос, над уголками губ чернели тени — залог будущих пышных гусарских усов. Но и узнав прошлогоднего отличника, сурового вида своего Александр Христофорович менять не стал — пусть трепещет, сознавая глубину вины и нравственного своего падения.
Было отчего трепетать. Кабинет, столь же обширный, сколь и аскетически пустой, внушал особое русское чувство — чувство высшей субординации. И мальчик, впервые в жизни переступивший порог казенного учреждения, преисполнился его выше всякой меры. Спустя много лет, вспоминая этот миг, Лорис-Меликов признается себе, что ничего гаже этого особого русского чувства он в жизни своей не испытывал. Портрет императора в рост слепил тщательно выписанной чернотой ботфортов и стальной голубизной строгих и беспощадных глаз. Хозяин кабинета смотрел столь же строго и беспощадно.
— Рассказывай, Лорис-Меликов Михаил, что ты там вытворил.
В голосе генерала звучал холодный, неприступный металл, и язык у Лорис-Меликова Михаила прилип к пересохшему небу. Захотелось расплакаться, как тогда в директорском кабинете, но плакать здесь категорически нельзя. Легенды о царском платке, подаренном Бенкендорфу при назначении шефом жандармов для утирания слез вдов и сирот, униженных и оскорбленных, Миша еще не слыхал, но какое-то шестое чувство подсказало ему, что этот кабинет — не место для соленой влаги из глаз: здесь надо держаться мужественно и с достоинством вопреки внушенному с порога особому русскому чувству. Однако ж язык уму не поддавался и лепетал еле слышно о сознании тяжести проступка.
Бенкендорф о проступке бывшего пансионера Лазаревского института восточных языков был осведомлен до мельчайших подробностей. Этот юный стервец, тщательно выучив на уроке химии, кажется, технологию изготовления особо крепкого клея, не поленился испытать действие сего продукта на практике. Он приготовил клей и не придумал лучшего применения его, чем на стуле всем ученикам ненавистного математика. Визг несчастного Степана Суреновича, приклеенного к стулу, достиг Петербурга и донесся до высочайших ушей.
Александр Христофорович всякого навидался в своей жизни. Перед ним стояли здесь и государственные преступники, и шпионы, и лукавейшие из царедворцев. Он прошел блестящую школу выдержки и поведения в свете и в должности, и во всей империи никто никогда ни при каких обстоятельствах не мог прочитать его истинных чувств на строгом, каменеющем по мере надобности лице. Он скрывал свое тайное преклонение перед мужественным Пестелем и брезгливое презрение к другому преступнику — сочинителю Рылееву, смутный страх необъяснимого, мистического свойства, когда приходилось выговаривать сочинителю Пушкину, скрывал свое явное умственное превосходство над любимым братом императора — великим князем Михаилом Павловичем; знание тончайших интриг, вечно затеваемых при дворе счастливыми и не очень соперниками его в искании царской милости, — любое человеческое чувство с легкостью мог скрыть Александр Христофорович. Но сейчас перед этим скверным мальчишкой всесильный Бенкендорф вынужден был напрячь всю свою недюжинную волю. Генерал- адъютанта его императорского величества, кавалера высших орденов Российской империи, начальника III Отделения и шефа жандармов душил смех.
До крови прикусив кончик языка, Бенкендорф справился, наконец, с собою. Он выпрямился в позе назидательной суровости и стал внушать отроку Лорис-Меликову Михаилу, что проказа его есть не просто проказа, а покушение на основу основ государственной нравственности, коя состоит в беспрекословном почитании и уважении любого начальствующего лица. Что Табель о рангах, учрежденная Петром Великим, являет собою истинную конституцию Российской империи. Тут, правда, шеф жандармов чуть смутился, спохватившись: слово “конституция” в Российской империи — нехорошее слово, хотя и означает всего-навсего не более чем юридический термин, а именно структуру любого государства. Но не объяснять же всего этого мальчишке! Так вот, чтобы Лорис-Меликов Михаил впредь выучился государственной субординации, чтобы стал он верным слугою царя и отечества, дается ему последний случай проявить себя с лучшей стороны. Ему надлежит выдержать вступительный экзамен в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров и, если таковой с успехом будет выдержан, впредь являть собою образец скромности и достойного поведения.
На этом аудиенция была закончена…
Подготовила
Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН

На снимках: генерал-адъютант М. Г. Лорис-Меликов, Карс, 1877; город и крепость Карс

Новое Время