В Вестнике Санкт-Петербургского государственного университета (Сер. 13. 2010.Вып. 1) была опубликована статья Джаббара Мамедова «О некоторых спорных вопросах относительно родины и национальности Низами Гянджеви». Статья предоставляет хорошую возможность оценить аргументы сторонников считать поэта Низами Гянджеви азербайджанцем и представителем азербайджанской литературы.

Логика рассуждений Мамедова следующая:

1. Низами был родом из Гянджи; версия о том, что он из Кума, обусловлена поздней вставкой в стихи.

2. Население Азербайджана, а значит и Гянджи, с начала I тыс. до н. э. было тюркоязычным.

3. Низами в своих стихах сам признавался, что он тюрок.

4. Низами не имеет отношения к Ирану.

Из этого всего Мамедов делает однозначный вывод о том, что Низами был этническим азербайджанцем и представителем азербайджанской поэзии.

Авторитет вестника Санкт-Петербургского университета, в котором печатались Б. Пиотровский, М. Боголюбов, Д.Ольдерогге и другие выдающиеся востоковеды, предполагает, что доказательства приведены корректно и опираются на релевантные источники, но в действительности уровень аргументов не выдерживает никакой критики. Например, рассматривая население Гянджи во времена Низами, Мамедов с самого начала допускает грубейшую ошибку, поскольку записывает киммерийцев, скифов и саков в тюркоязычные народы: «Тюркоязычные народы — киммерийцы (VIII–VII вв. до н. э.), скифы (VIII–VI вв. до н. э.), саки (до I тыс. до н. э.), а потом хазары (IV–X вв. н. э.) — издавна жили на территории Азербайджана».

Несомненно, тюрками являлись только хазары, но территория их расселения захватывала лишь небольшую часть современной Азербайджанской республики — ее приграничные районы, в Гяндже они точно никогда не жили. После такой базовой посылки можно с чистой совестью игнорировать дальнейшее развитие логики Мамедова об этническом составе населения региона, но несколько красноречивых моментов нельзя не отметить.

Для доказательства присутствия тюрок в регионе автор ссылается на армянских историков Фавстоса Бузанда («История Армении») и Гевонда («История халифов»), однако отправляет читателя не к публикациям их трудов, а к статье Ш. Мингазова «О появлении тюркоязычных народов на Днепре» в газете «Татарские новости». Ссылаясь на историка X в. Ибн Джарир ат-Табари, Мамедов приводит ссылку не на труды ат-Табари, а на размещенный на сайте «Проза.ру» текст, цитирующий неуказанное произведение ат-Табари. Вывод можно сделать только один: доктор исторических наук Мамедов не имеет представления о том, что такое корректные ссылки на источники, он «гуглил» нужные ему словосочетания в Интернете.

Объясняя отсутствие на Западе упоминаний о том, что Низами именно азербайджанский поэт, Мамедов ссылается на незнание западными учеными «открытия Бертельса»: Низами родился не в Куме, а в Гяндже. Действительно, отец Низами с некоторой долей вероятности мог происходить из Кума, сам же Низами совершенно определенно родился в Гяндже. Однако сегодня этот вопрос, вопреки утверждению автора, ни в малейшей степени не является «спорным».

Достаточно открыть хотя бы Британику (которая есть в списке литературы статьи Мамедова), чтобы убедиться: там нет ни слова о Куме, а местом рождения поэта указана именно Гянджа. Второй причиной общепринятой характеристики Низами как персидского поэта, согласно Мамедову, является то, что энциклопедия Брокгауза и Ефрона назвала Низами персидским поэтом и кумским уроженцем. К сожалению, Мамедовым не приведена ни одна публикация по персидской поэзии, ссылающаяся на энциклопедию Брокгауза и Ефрона как на высший авторитет, поэтому мы лишены возможности оценить глубину этого аргумента.

Очевидно, цель автора — вовсе не научный разбор вопроса о степени достоверности «кумской версии» (иначе зачем привлекать в качестве «научного авторитета» советскую писательницу Мариэтту Шагинян, вклад которой в низамиведение состоял только в том, что она переводила Низами с подстрочника). Ему просто нужно внушить читателю, что Низами родился на территории современного Азербайджана 1, из чего по логике автора следует вывод, будто Низами был национальным азербайджанским поэтом. Разумеется, чтобы сделать такой вывод, мало доказать территориальную принадлежность Низами Азербайджану — необходимо постулировать для XII в. «азербайджанскую нацию», к которой мог бы быть приписан Низами.

Автор решает эту задачу весьма оригинально: он просто утверждает, что это так, поскольку так оно и было на самом деле. Например, согласно Мамедову, «весь период своей истории Гянджа последовательно входила в состав разных азербайджанских государств: в государство Гамир — созданного тюркоязычными киммерийцами, Ишгуз — созданного тюркоязычными скифами, Сакасена — созданного тюрками-саками, Албанию — созданного тюрками-албанами». Ошибка тут не только в причислении киммерийцев, скифов и албанцев к тюркам, но и в том, что Гянджа, оказывается, входила в состав государств середины I тыс. до н. э. — за полторы тысячи лет до своего основания арабами в IX в. н. э.

Мы перечислили только часть утверждений Мамедова, плохо согласующихся со школьными учебниками истории и арифметики. Резюмируя, можно сказать, что статья Мамедова не соответствует критериям научной публикации, представляет собой собрание нелепостей и интересна исключительно в качестве примера уровня аргументации сторонников азербайджанской версии идентичности Низами. О том, как и почему Низами из персидского поэта стал азербайджанским и как это обосновывалось, стоит поговорить особо. Ключевым для понимания этого процесса является поддерживаемая Мамедовым концепция некоей «вечной» азербайджанской нации, о которой нужно сказать несколько слов.

Этногенез азербайджанцев и население Закавказья

К XI в. лезгиноязычное население Кавказской Албании — так в античности называлась территория нынешнего Азербайджана — было ассимилированно либо персами, либо армянами, за исключением нескольких племен, сохранивших албанские языки. Общепринятая точка зрения исторической науки заключается в том, что массовое заселение тюрками Закавказья началось в XI в. во время сельджукского нашествия. Следующая волна миграции тюркских племен пришлась на монгольское завоевание в XIII в. Предпосылки для формирования собственно азербайджанского этноса возникли в XIII в. (некоторые исследователи видят начало этого процесса в XI в.) при постепенной ассимиляции тюрками местного населения, само же формирование завершилось в XVI в. во времена Сефевидов, когда тюркоязычное мусульманское население территории Азербайджана (в том числе и иранского) стало исповедовать шиизм. Тем не менее, у этой этнической группы отсутствовало национальное самосознание, которое появилось только в конце XIX — начале XX в. Политически азербайджанская нация оформилась уже в СССР.

Что касается Гянджи, то согласно армянскому историку XIII в. Киракосу Гандзакеци к моменту монгольского нашествия в 1235 г. город был населен персами и христианским (армянским) меньшинствомII . Анализ обнаруженной в 1932 г. персидской антологии XIII в. Ноузхат аль-Маджāлес в которой в числе 115 персидских поэтов, творивших в XI–XII вв., представлены 24 гянджинских поэта, показывает, что Гянджа тогда находилась под влиянием персидской культуры.

Вероятно, во время Низами в Гяндже жило какие-то количество тюрок, представлявших интересы владевших регионом Ильдегизидов или начинающих проникать в города представителей кочевых племен, но упоминания о них в первоисточниках отсутствуют, в то время как повсеместное присутствие персов и персидской культуры отмечают все первоисточники и современные исследователи. Так, крупный ориенталист Питер Челковски называет Гянджу времен Низами аванпостом персидской культуры в регионе. Стоит ли говорить, что никаких азербайджанских государств на территории Закавказья в XII в. не могло и быть.

В соответствии с национальной концепцией СССР титульные нации союзных республик должны были иметь равноценные культурные традиции и национальную историю, которые, если таковые отсутствовали, должны были быть изобретены. В 1936 г. Азербайджан получил статус союзной республики, и немедленно после этого началось конструирование «советской азербайджанской нации», а с ней и советского азербайджанского национализма.

Первым видимым проявлением этого процесса стало появление в паспортах национальности «азербайджанец». Вторым — учреждение официального культа «великого азербайджанского поэта Низами», окруженного целым пантеоном «младших богов» — персидских поэта Хагани Ширвани, поэтессы Мехсети Гянджеви и других, вплоть до лидера антиарабского восстания в Иранском Азербайджане Бабека (Папака), который, вопреки явно иранскому национальному характеру его движения, был провозглашен героем азербайджанского народа.

Аналогичная судьба постигла средневековых армянских мыслителей, таких как Мхитар Гош и Мовсес Каганкатваци, которые были записаны в кавказские албаны, а следовательно, по логике авторов национальной концепции, и в азербайджанцы. Происходила, по выражению В. Шнирельмана, «ускоренная азербайджанизация» всех деятелей, так или иначе связанных с территорией Азербайджанской ССР, а после 1941 г. (когда советскими войсками был оккупирован Северный Иран) и Иранского Азербайджана.

При конструировании азербайджанского национального мифа, как и в других аналогичных случаях (например, в новых республиках Средней Азии), использовался территориальный принцип: все факты истории и культуры, связанные с территорией будущей Азербайджанской ССР, а затем и Иранского Азербайджана, автоматически приписывались некоему «азербайджанскому народу», к которому таким образом были отнесены ираноязычные мидийцы, лезгиноязычные кавказские албаны и т. п. При этом этническая характеристика этого народа благоразумно не уточнялась.

Таким путем очень быстро дошли до того, что начали выводить азербайджанскую литературу из мидийских преданий, записанных Геродотом, и из «Авесты» (именно их называет первыми произведениями азербайджанской литературы 2-е издание БСЭ, а за ней другие энциклопедии и многочисленные труды, изданные в СССР и Азербайджане III ). Позже территориальный принцип был творчески развит в территориально-этнический.

В опубликованной в 2009 г. книге «Фольклор и литературные памятники Азербайджана» составитель Багиров так определяет критерии принадлежности к азербайджанской литературе: «…при исследовании азербайджанской литературы возникает необходимость применения двух принципов, учитывающих два фактора, — территориального и этнического». Согласно этой концепции персидский поэт Низами является азербайджанским по территориальному принципу, а родившийся в Багдаде Физули — азербайджанец уже по этническому признаку (весьма произвольно записанный в азербайджанцы представитель кочующего от Туркмении до Ирака тюркского племени баят).

Однако даже такого подхода оказалось мало для наступившей в конце ХХ в. эпохи этнонационалистического дискурса. Он требовал немедленной «тюркизации» всей наличной «национальной истории», придания вневременному «азербайджанскому народу» и соответственно «древней азербайджанской культуре» ярко выраженной тюркской идентичности. И такая «тюркизация» была с успехом проведена. Ее плоды мы и наблюдаем в статье Джаббара Мамедова.

Автор безоговорочно записывает в тюрки все народы, населявшие когда-либо территорию современного Азербайджана, и объявляет «национальными азербайджанскими государствами» все государственные образования, когда-либо на этой территории существовавшие. Мы узнаем, что государства киммерийцев, скифов и «тюрок-албанов» были «азербайджанскими государствами». При этом современный Азербайджан объявляется наследником средневековых государств Саджидов, Саларидов, Ильдегизидов, Ак-Кюнлу, Кара-Кюнлу и Сефевидов.

Основание — все эти династии были якобы тюркскими. И дело здесь не только в том, что Саджиды и Салариды были иранцами, а Ильдегизиды, хотя и тюрки, но кипчаки по происхождению, не имели отношения к предкам азербайджанцев огузам, но и в попытках исторически легитимизировать молодое современное государство через разыскания этнического происхождения династий, правивших когда-то на данных территориях, хотя этническое происхождение правителя само по себе ни о чем не говорит: Англия при королях-анжуйцах и Киликийская Армения при Лузиньянах не были французскими национальными государствами, Испания и Швеция при правящих династиях французского происхождения не являются французскими в наше время.

Процесс азербайджанизации Низами IV

До конца 1930-х гг. взгляд ученых на Низами был совершенно определенным: Низами считался персом родом из Кума и одним из классиков персидской поэзии. Правда, первые «татарские» (азербайджанские) интеллигенты предпочитали, судя по всему, видеть в своем земляке Низами и соплеменника -«татарина». Смутно представляя себе этническую историю региона, они при этом экстраполировали в Средневековье современную им этническую и культурную ситуацию и считали, что Низами — один из многочисленных (в Новое время) этнически тюркских авторов, писавших на персидском языке.

Так, в 1903 г. азербайджанский просветитель Феридун-бек Кочарлинский назвал его «татарином из Елизаветполя» (тогдашнее название Гянджи). Как отмечено у А. Крымского, он опирался при этом на «дилетантское соображение» европейского исследователя Шера о том, что мать Низами была гянджинской тюрчанкой, вопреки свидетельству самого поэта, что его мать курдского происхождения. Тем не менее Кочарлинский не включал Низами в азербайджанскую литературу — под таковой понималась тогда только литература на тюркском азербайджанском языке V.

В конце 1930-х гг. в СССР готовилась серия юбилеев: в России — 750-летие «Слова о полку Игореве», в Армении — 1000-летие эпоса «Давид Сасунский», в Грузии — 750-летие поэмы «Витязь в тигровой шкуре». Для поддержания статуса равноправной в культурном отношении республики Азербайджану требовался сопоставимый юбилей. Тогдашним руководителем Азербайджана Багировым было принято решение провести юбилей Низами, однако для этого его сначала надо было сделать азербайджанцем.

Низами родился на территории Азербайджана и к тому же был не очень популярен в Иране, что делало его удобной кандидатурой на «экспроприацию»VI . В запланированную к 1939 г. «Антологию азербайджанской поэзии» стихи Низами первоначально включать не собирались, однако 1 августа 1937 г. газета «Бакинский рабочий» опубликовала заметку, согласно которой в антологию вошли стихи Низами, вопреки всем усилиям «врагов народа», которые «сделали все, чтобы антология выглядела возможно более тощей и хилой».

В Азербайджане понимали, что такая политическая кампания выходила за рамки компетенции азербайджанских властей, которых к тому же могли обвинить в национализме. Для реализации этого проекта были привлечены ленинградские востоковеды во главе с Бертельсом, который 3 февраля 1939 г. опубликовал в Правде статью «Гениальный азербайджанский поэт Низами». Окончательную точку в вопросе поставил Сталин, заявив в беседе с Александром Фадеевым и Петром Павленко о тюркской самоидентификации в стихах Низами.

Желающих оспорить столь «авторитетное» мнение в СССР, естественно, не нашлось. Заявление Сталина вызвало энтузиазм в Азербайджане, три ведущих поэта которого опубликовали стихотворение, отмечающее роль Сталина в возвращении Азербайджану Низами VII. Позже в Азербайджане всячески отмечали роль Сталина в «возвращении» Низами, в российских же публикациях эта роль никак не освещалась. Сам Сталин больше не возвращался к этому вопросу.

Гипотеза о тюркской идентичности Низами была развита в работах азербайджанских авторов, интерпретировавших восхваления тюрок в стихах Низами как примеры самоидентификации. Однако эти конструкции не учитывали образность персидской поэзии, в которой образ тюрка ассоциировался с силой и красотой. Аналогичные примеры, в которых Низами восхваляет Иран, сторонниками концепции игнорировались. VIII

Юбилейные торжества 1948 г. окончательно закрепили за Низами славу «главного азербайджанского поэта». В течение примерно десяти лет произведения Низами были в ударном порядке переведены на азербайджанский язык. На месте предполагаемой могилы был сооружен мавзолей, по мотивам Низами создавались художественные и музыкальные произведения. Также благодаря политизированной кампании значительно возросло количество исследований по Низами, а его поэзия получила в СССР широкую популярность. Обратной стороной обоснования азербайджанской идентичности Низами являлось решительное отрицание его связей с иранской культурой, рассматривать Низами как персидского деятеля считалось грубой политической ошибкой. IX

После получения Азербайджаном независимости политическая роль идентификации Низами только усилилась. С точки зрения официальной пропаганды Низами занял место в череде героев и деятелей культуры, служащих примером для нынешней молодежи. Вопрос идентичности Низами в Азербайджане политизирован настолько, что иной взгляд на него кроме как на азербайджанца может быть использован для обоснования обвинения в суде по государственным преступлениям.

За пределами бывшего СССР принадлежность Низами к персидской культуре и поэзии не вызывает сомнения. Крупнейшие энциклопедии, такие как Британника, Лярусс, Брокгауз, Ираника, гипотезу об азербайджанской идентичности Низами не упоминают. Описание Низами как азербайджанского поэта западными и российскими исследователями характеризуется как политически мотивированная точка зрения.

Гомоз В. В.

Вестник Санкт-Петербургского университета Сер.13. 2011.Вып.3
flnka.ru