Предлагаем вниманию читателей воспоминания очевидцев о трагических событиях в феврале 1988 года, а также o постсумгаитском лете 1990-го. Они “органично” дополняют друг друга.

Я, Авакян Камо Юрьевич, родился в 1963 году. Проживал по адресу: Сумгаит, 3 микрорайон, д.5/2, кв.47. Работал электросварщиком на Сумгаитском п/о “Полимер”. 28 февраля в воскресенье, около шести часов вечера мы услышали во дворе шум. Я подошел к окну и увидел, что собралась толпа азербайджанцев. Кричали: “Где армяне?” Для нас это не было неожиданностью, потому что до этого, днем, они уже приходили к дому, но там стояла милиция, разгоняла их. На этот раз милиции не было. Но мы не предполагали, что они будут врываться в квартиры и убивать, Подумали, что пошумят и уйдут.
…Сверху я увидел, как во дворе подожгли палатку, в которой соседи Халафяны сороковины справляли… Потом уже из подъезда послышался крик и плач соседки-азербайджанки: “Что вы делаете?!” Она живет на нашей лестничной площадке, соседка наша. Потом услышали крик Аванесяна Саши. Они живут этажом ниже. Дочь их, Аванесян Ира, стала кричать, звать на помощь, и в это время они стали подниматься на наш этаж… Мы живем этажом выше, на четвертом. Стояли, раздумывали, не знали, где именно живут армяне. Потом кто-то из них — мы слышали, голос точно указал на нашу квартиру и квартиру Григорянов, мол, там живут армяне, а в той, что посередине, живет азербайджанка, одинокая женщина. Так и есть, у нас на площадке три квартиры: в двух, друг против друга, живут армяне — мы и Григоряны, а посредине эта женщина-азербайджанка.
И стали ломать нашу дверь. Мы с отцом придвинули стол к двери, кресла, разную мебель, но дверь все равно не выдержала, приоткрылась, и в этот момент я стал бросать в них стаканы, посуду. От осколков они разбежались, а через некоторое время откуда-то притащили что-то вроде щита, прикрыли щель, чтоб мы не могли в них ничего бросать. Оставили нашу дверь, стали ломать дверь Григорянов. Мы видели в щель, как они били топором в дверь. Через некоторое время она не выдержала, сломалась, и раздался голос Вали, она умоляла, чтоб их не трогали… Валя — это невестка убитой Григорян Эммы. Мы увидели, что Валю, ее мужа Героса и детей спустили вниз, услышали звуки бьющейся посуды, видно, они топором крушили мебель. Это длилось с полчаса, потом снова вернулись к нашей двери. Они долго не могли справиться с ней, потому что разбегались от осколков стаканов. Между ними произошла какая-то ссора. Один сказал, что вот раньше говорили: то будем делать и то, а тут двух армян испугались, отходите. У них была труба, ею ломали дверь. Когда эта труба проломила дверь, я схватился за нее, хотел вытянуть, но не смог, они перетянули ее и снова стали бить в дверь. У меня под рукой оказался удлинитель, шнур. Я соединил его и бросил под дверь, чтоб если б они сломали дверь и вошли, их бы ударило током.
В какой-то момент мы услышали, они переговаривались, что пожарные приехали. Мы подумали, что они сейчас убегут, потому что днем их пожарники разгоняли. Но они не ушли, остались. Матери стало плохо, я ей все время говорил, чтобы она перелезла к соседке, думал, что та окажется дома… она боялась, не хотела, думала, что не сможет перелезть, четвертый этаж, высоко, потом переборола себя, вылезла в окно с задней стороны дома. Мы в квартире остались с отцом.
Мать все время говорила: “Мирное время… и никто на помощь не идет…” У нас телефон не работал, отключили телефоны, не могли никуда дозвониться. До этого соседку просил, чтоб вызвала милицию. Она ответила, что уже звонила, но никто не берет трубку, “занято”. Когда мать все же перелезла, мы с отцом снова стали бросать в них… почти всю посуду мы бросили… Но это их не остановило. Кто-то из них зажег кусок пластмассы и бросил в квартиру, хотели выкурить нас дымом. Отец водой залил, потушил. Я сообразил, что лучше подсоединить ток к чему-то металлическому, чтобы площадь была больше, напряжение… С отцом сняли железную сетку с кровати и вплотную прислонили ее к двери. Когда они трубой били, дверь приоткрылась и, очевидно, их стало бить током… послышались крики: током бьет! Стали нас ругать. У Григорянов взяли матрац и бросили перед дверьми, себе под ноги, чтобы не било током. Кто-то из них крикнул: несите бензин! Бензин они не принесли, просто хотели нас напугать. Один из них хотел разбить на лестничной площадке лампочку, но другие были против: как будем без света?! Грабить же хотели. Когда они поняли, что труба бесполезна, из соседней квартиры взяли длинную самодельную скамейку и стали ею выбивать дверь. Верхняя часть двери отломилась, и мы увидели их лица.
До этого я хотел поставить в коридоре включенный телевизор, экраном к двери, чтобы, когда они вломились, телевизор взорвался… Может, мы бы смогли убежать… Но отец не разрешил, чтобы нас потом не обвинили. Он не знал, что так случится, что три дня в городе будут убивать… Он ждал, что вот-вот подъедет милиция. Но этого не случилось. Когда они выломали дверь семьи Григорянов, то стали ругаться. Один из них назвал кого-то по имени и сказал ему, что здесь есть женщины, если хочешь, то я их продам тебе. “Хочешь, продам тебе за 10 рублей?” Тот отозвался: “Молодая или старая?” Этот ответил: “Старая”. Они зашли к ним в квартиру, и больше их разговоров я не слышал.
…У соседки, к которой перелезла моя мать, открытый незастекленный балкон. Но в тот момент соседки не было дома, она, как я потом узнал, спустилась на второй этаж, и там ей удалось спрятать Валю и Героса с детьми и еще с третьего этажа — кого-то из Аванесянов…
Когда их спускали вниз, я уже думал, что не увижу Героса живым, но так получилось, что в этот момент на втором этаже не оказалось бандитов, и эта женщина спрятала их у соседки. Они спаслись. Но Черкеза Григоряна сильно избили, а его жена Эмма была убита на улице…
Мы с отцом держались час, даже больше, может, полтора часа. Я все время выглядывал в окно: может, придут пожарники, ведь они рядом. Когда они врывались в квартиры, с задней стороны дома стояла толпа, прохожие были тоже, бандиты следили, чтобы из окон никто не выпрыгивал. Когда стемнело, им, наверное, надоело там стоять, они перешли на переднюю сторону дома. Что-то подсказывало мне, что мы долго не продержимся, потому что те, кто были на лестничной площадке, стали звать своих на подмогу — ведь перед домом было полно бандитов.
Мы слышали их разговор, кто-то сказал, что можно через квартиру соседки влезть к нам в окно. Потом они не захотели, наверное, врываться к азербайджанцам, не полезли… А до этого, когда они стали нас ругать по-азербайджански, один остановил их, мол, здесь и азербайджанцы живут. Берегли своих… После того как все это произошло, по городу пополз слух, что все это они совершили в состоянии наркотического опьянения, поэтому и совершилось такое. Говорили, что они бандиты. Какие же они бандиты, если заботились о том, чтобы азербайджанцы не услышали их ругань?

…В тот миг, когда верхняя часть двери сломалась, они хотели пролезть в пролом, но мы с отцом стали снова отбиваться стаканами, и они отошли. Потом кто-то из них додумался, взяли из квартиры Григорянов подушку и прикрылись ею от осколков. А когда они говорили между собой, что их бьет током, я подумал, что будет эффективнее полить сетку водой, чтоб их било сильнее, я так и сделал. В это время дверь уже отошла от петель, приоткрылась, и они стали доской ломать счетчик. Это чтобы отключить ток. Мы поняли, что уже бесполезно оставаться в квартире, и я отцу сказал, чтобы он тоже перелез к соседке. Когда он перелез, я еще некоторое время оставался в квартире, потом вслед за отцом тоже вылез в окно и стал по балконам спрыгивать вниз. Я цеплялся за заграждения балконов, свешивался и спрыгивал… Сперва на третий этаж. С третьего на второй, а оттуда прямо на землю. В это время я заметил, что отец увидел, как я спустился, наверно, решил, что мне удастся спастись.
Я побежал в сторону больницы скорой помощи, там мне вышла навстречу женщина, врач, наверное. Я сказал ей, что у нас творится, чтобы поехали, но она отвечала, что лучше мне самому бежать в Баку, а то и меня убьют. Там рядом со скорой помощью находится пожарная станция, я зашел туда, рассказал пожарникам, что творится в нашем доме, им тоже сказал, чтобы помогли спасти, но они ответили, что у них нет машин, все машины разломали. В это время подъехала машина, люди в ней сказали, что пытались подъехать к дому, но их забросали камнями, не смогли даже въехать во двор.
…Потом я стал возвращаться к дому, там по-прежнему стояла толпа, нельзя было остаться незамеченным. Я пошел обходными путями, через больницу, стал недалеко от дома и увидел на балконе соседку, она подметала балкон. Потом увидел, как от нашего дома уходили с награбленными вещами. Рядом с больницей растет кустарник, я там спрятался. Когда они подошли ближе, я побежал к больнице, постучался в приемную, меня впустили. Всю ночь я просидел в приемной. Из разговоров врачей я понял, что в город направляют солдат. Утром я пошел к сестре — посмотреть, что с ними случилось. На их дом не нападали. Я вместе с зятем пришел к нам домой. У соседки я застал только мать. И она рассказала о том, что с ними произошло в эту ночь. После того, как я убежал, они ворвались в нашу квартиру и через окно увидели на балконе мать и отца. Ведь соседки не было дома, а дверь с балкона была заперта. Того, кто выглянул из окна, отец хотел схватить за руку и сбросить вниз, но мать не дала, подумала, что если отец кого-нибудь убьет, то их в живых не оставят. Если б она этого не сделала, ее бы разорвали на части. А так соседка заступилась за нее, стала умолять их, валялась у них в ногах, и они не тронули мать. Соседку зовут Исмаилова Ханум, ей лет 35.
Один из тех, кто ворвался к нам домой, назвал себя народным судьей. Он сказал, что вот я, народный судья, ваши в Армении отрезали груди нашим матерям, мы с вами сделаем то же самое. Мать говорит, их человек пятнадцать вошли в квартиру. До прихода солдат она слышала из квартиры соседки, как ее дом грабят. Ханум даже выходила смотреть.
…Среди бандитов был один, мать говорит, что он был почти ребенок, лет 15. Он разбежался, хотел ударить мать. Тот, который называл себя народным судьей, не пустил этого сделать, оттолкнул его и сказал, что как бы дарит ей жизнь ради этой азербайджанки Ханум.
…Отца убили в нашем дворе. Об этом маме потом рассказали соседи… избили и бросили в костер… Когда его избивали, все время приговаривали: “Хочешь в Ереван? Мы тебя отправим в Ереван!” Похоронили его в Баку. Там никому не разрешили взять погибших на родину, только — Баку или Сумгаит. Мы хотели в деревню отвезти. Была создана похоронная комиссия, не разрешили…
В нашем доме 4 подъезда, они напали только на наш подъезд, убили Григорян Эмму, моего отца — Авакяна Юрия, и избили Аванесяна Сашу, он в больнице лежал. Жену его тоже избили, но не сильно. Дочь ножом ранили, Аванесян Иру. Жанну раздели, но ей удалось бежать, пряталась где-то у родственников. У Халафянов люди спрятались в подвале, только один был избит почти до смерти.
Во втором подъезде, когда стали расспрашивать, есть ли там армяне, сосед-азербайджанец вышел и сказал, что армян здесь нет. И они туда не стали лезть. А в крайнем подъезде русский парень сказал также, что нет армян, и туда не полезли.
После того, что случилось, думаю, что если б мы еще оборонялись — у нас была краска, вылили бы на них, — то продержались бы еще, может подоспели бы солдаты… Все время не выходит из головы, что напрасно отец не пустил присоединить телевизор, может, это бы их испугало, а его спасло… Матери все не верилось, что отца убили, она отгоняла от себя эту мысль, успокаивала себя тем, что это, может, не отец… думала, вернется…
Сейчас думаю: если б можно было их как-нибудь перехитрить, привязать бельевую веревку за раму окна и бросить вниз, они бы подумали, что по этой веревке мы спустились и бежали, и не стали бы заглядывать на балкон к соседке…
Кстати, в тот день, 28 февраля, был день моего рождения. Мне исполнилось 25 лет…

Камо АВАКЯН

nv.am