История Армянской АЭС типична для атомной энергетики на постсоветском пространстве. Станция пережила многое, прежде чем уже в новое время возродиться из пепла.

Иногда случается, что ты снова оказываешься на знакомом перекрёстке. Будто идёшь по дороге, которая однажды возвращает тебя в то самое место, откуда начинался путь. Впервые я увидел Армянскую АЭС издали — громадина на фоне гор оставила сильное впечатление. Спустя много лет судьба свела меня с бывшим директором станции Суреном Азатяном, а потом и с его преемником Гагиком Маркосяном. Работая над сценарием фильма, посвящённого Чернобыльской аварии и судьбе атомной энергетики, я не мог не приехать в Армению, где в конце 80-х произошла другая трагедия.
ДВОЙНОЙ УДАР

Спитакское землетрясение. Гибель городов и деревень, груды бетона и камней, оставшиеся от тысяч домов. Что добавить к этим словам… Армянская АЭС выдержала подземные толчки, но, тем не менее, её закрыли. Тогда думали, что навсегда, но получилось иначе. И одним из тех, кто снова запускал АЭС, был Сурен Азатян. Мы знакомы давно, однако поговорить обстоятельно, по душам удалось, когда вместе ехали на международную конференцию из Москвы в Десногорск. Естественно, речь шла об уникальном для отрасли событии — втором рождении станции.

— Похоже, сторонники АЭС победили, потому что альтернативы атомной энергетике не было? — спрашиваю собеседника.
— Смотрите сами. За сутки мы вырабатываем 9 млн. кВт∙ч. Без атомной станции потребовались бы тысячи тонн мазута. Откуда их взять Армении? Я уж не говорю о том, что газопровод каждую неделю подрывали. А после перезапуска АЭС диверсии сразу прекратились. Поэтому мы считаем благом, что блок снова в строю. Но есть люди, которые утверждают: опасно, может беда случиться. Пренебрегать их мнением мы не имеем права. И на нашем персонале лежит огромная ответственность.
— Звучит так, будто вы считаете, что закрытие АЭС пошло на пользу…
— Знаете, нужен был перерыв. Но только для модернизации, чтобы объект отвечал по безопасности всем современным требованиям. Однако случилось иначе: станцию остановили и про неё забыли. Не существовало никакой программы, что дальше делать с реакторами, было непонятно. А следовало, повторюсь, просто провести реконструкцию и начать нормально работать. Забегая вперёд, скажу, что в середине 90-х мы именно этим занялись в первую очередь. К сожалению, время было потеряно, и возобновление эксплуатации реактора обошлось гораздо дороже.
— Вы на станции практически со дня пуска?
— Даже раньше. В 1975 году начали её возведение. Я возглавил электроцех АЭС, когда она ещё строилась. Сдали первый блок, потом второй…
— Скажите откровенно, возникали претензии к оборудованию?
— Нет, никаких. Мы шли точно по графику: 2,5 млрд. кВт∙ч получим от энергоблока — ремонт. И так более 10 лет. Кстати, в Армении раньше был избыток электроэнергии. Ещё до войны у нас появились гидростанции, в 1960-х — тепловые, а затем и атомная. В 80-е годы порядка 200 МВт мы переправляли в Грузию и ещё свыше 300 — в Азербайджан.
— Теперь понятно, почему люди так спокойно отнеслись к закрытию Армянской АЭС.
— Да, я часто слышал: «Зачем нам атомная станция, если она передаёт энергию в Азербайджан?!» Это послужило одним из аргументов в пользу прекращения её работы. Тогда никто не мог предвидеть, что начнётся блокада, не будет доступа к транспортным артериям. Республика осталась без мазута, своего органического топлива нет, газопровод то и дело перекрывали. Ереван фактически лишился света и тепла. Я энергетик, а потому переживал это особенно остро. Просто места себе не находил, будто лично виноват в том, что случилось.В условиях дефицита энергии ничего сделать было невозможно.
— Я приезжал в то время в Ереван и видел «воздушки», которые шли не только к больницам и школам, но и к частным домам в престижных районах…
— Понимаю, что вы имеете в виду. У меня света не было. Наверное, стоило только сказать, и подчинённые протянули бы «воздушку». Но как после смотреть в глаза людям, которые сидели в тёмных и холодных квартирах?
— В конце концов власти поняли, что АЭС нужна. Почему именно вам предложили стать директором?
— На моём назначении настаивали сотрудники станции — за время совместной работы мы друг друга хорошо узнали. Но полгода я колебался: изучал ситуацию, выяснял, насколько всё серьезно. Без политической воли начинать не имело смысла. Ведь это власти народу несколько лет внушали: АЭС — монстр, чудовище, которое необходимо уничтожить. Именно они обязаны были публично признать свою ошибку. В апреле 1993 года правительство Армении решило пускать станцию. А через месяц я стал её директором.
— Что собой представлял объект после четырёх лет простоя?
— Это было нечто ужасное — оборудование раскурочено, разбросано, разграблено. В первый момент просто руки опустились, я даже заплакал. Но пришлось сжать зубы и говорить: ничего страшного не случилось, всё можно восстановить, если дружно взяться за дело. Пришедшие со мной на АЭС помнили о том, что энергия подаётся в Ереван на полтора-два часа, что в городских парках вырубаются и сжигаются в «буржуйках» вековые деревья. Было очень тяжело. Я жил на девятом этаже. Помню, лифт не работает, поднимаешься наверх и тащишь канистру с бензином, чтобы движок запустить. И начинаешь сам себя не уважать: ты энергетик, а превратился в мула. Кстати, в это время мне предложили пост министра энергетики. Но я ответил президенту, что отказываюсь. Во-первых, потому что должность называется «министр топлива и энергетики», а у нас нет ни того, ни другого. А во-вторых, я хочу не креслесидеть, а восстанавливать атомную станцию. Без неё инфраструктуру Армении поднять невозможно.
— Вам помогли в этом личные контакты с атомщиками России?
— Безусловно, мы же много лет трудились в Союзатомэнерго. Буквально через два дня после моего назначения проходил совет директоров АЭС России, и меня пригласили в Москву.
— Я тоже был на том совете директоров и, если мне не изменяет память, вы выступали.
— Верно. И рассказал притчу о старике и семи сыновьях, которым он дал веник и попросил сломать. Директора в один голос говорили, что в трудное время надо держаться вместе. Именно в тот день я познакомился с Борисом Антоновым, заместителем генерального директора концерна «Росэнергоатом», который оказал нам неоценимую помощь. Российские коллеги понимали, что если удастся перезапустить блок, который так долго простоял, это будет прекрасной рекламой оборудованию и адекватным ответом противникам АЭС, которых тогда тоже везде хватало. Мол, посмотрите — не новая станция, но, тем не менее, после длительного перерыва отлично работает. Уникальный случай в истории энергетики. Поэтому кроме дружбы, которая нас связывала, были ещё и общие экономические интересы.
— Скажите, а вы действительно убеждены в надёжности АЭС? Ведь годы простоя могли сказаться на технике.
— Мы всё очень тщательно проверили. Несмотря на критическую ситуацию в стране, нас никто не торопил. Мы почти три года потратили на реконструкцию, модернизацию оборудования. Провели инвентаризацию, обследовали состояние металла и заменили всё, что внушало хоть малейшие опасения. Процесс перезапуска был разделён на несколько этапов, и на каждом в первую очередь речь шла об обеспечении безопасности. Как директор я нёс полную ответственность за надёжность всего оборудования и станции в целом. Впрочем, одно технологическое нарушение я допустил: во время перезапуска синхронизацию делал сам, хотя по инструкции это обязанность главного инженера. Но дело в том, что при первом пуске АЭС именно я синхронизировал все четыре генератора и вот теперь не удержался. В итоге всё вышло как надо.
— А где брали сотрудников?
— Кадры — самый больной вопрос. Многие специалисты уехали. А те, что остались, четыре года не имели практики. Не говоря уже о психологическом давлении, которое всё это время они испытывали. Атомщиков в Армении буквально клеймили как врагов народа. Поначалу выручили коллеги с Нововоронежской АЭС — работали у нас вахтовым методом.
— А как ереванцы отнеслись к тому, что атомная станция снова открывается?
— Вы не поверите: когда самолётом доставили первую партию топлива, то вдоль трассы выстроились люди и аплодировали. А теперь всё обыденно. Станция стояла — энергии не было, начала действовать — энергия появилась. К свету и теплу в домах быстро привыкли, как к самим собой разумеющимся вещам.
— Получается, теперь АЭС вне политики?
— Во всяком случае, отношение в корне изменилось. В отдалённых районах наши люди встречают подчёркнутое уважение. Наверное, это главная оценка тому, что мы сделали.
— Что будет завтра с атомной генерацией?
— Я считаю, что Армения должна выйти на экспорт. У нас есть техническая база, специалисты, опыт. К тому же атомная энергетика — гарантия сохранения интеллектуальной базы, национальной науки и высоких технологий. Если хотим жить как в развитых странах, то без АЭС точно не обойтись.
БЕЗОПАСНОСТЬ НА ПЕРВОМ МЕСТЕ

Директор атомной станции — профессия особая. Я знаком со многими и знаю, что среди них нет случайных людей. Гагик Маркосян к своей должности шёл последовательно. Шутка сказать — большую часть жизни он провёл на Армянской АЭС.
— На станции ещё монтировали и налаживали оборудование, когда меня, после Ереванского политехнического института, взяли на работу. А уже через месяц командировали на Кольскую АЭС — для стажировки. Почти год я там учился, а по возвращении был назначен заместителем начальника электроцеха. Работал в реакторном и турбинном цехах, потом оператором. А в 1978 году был уже начальником смены станции.
— Что вспоминается?
— В основном хорошее. Между прочим, интересный факт: в 1980 году, когда пускали второй блок, я своими руками включал генератор. А потом, через много лет, когда станция возродилась, я вновь тот же генератор включал в энергосистему. Вот такие бывают счастливые совпадения. А трудно было с 1989 по 1993 год. Вывели из эксплуатации оба блока, большинство специалистов разъехались кто куда. Я осталсяи каждый день с тяжёлым сердцем отправлялся на работу. Так продолжалось четыре года, пока власти не приняли решение о возобновлении эксплуатации второго блока.
— Такого опыта ни у кого не было…
— Не было не только такого опыта, но и таких условий. Границы закрыты, дороги блокированы. Узлы и запчасти завозили грузовыми самолётами. Оборудование долго стояло, и никто не знал, как оно себя поведёт под нагрузкой. К счастью, ошибок не случилось. Хотя некоторым казалось, что мы слишком консервативно подходим к техническим вопросам, слишком перестраховываемся. Но мы знали, что рисковать нельзя, ведь речь шла не просто о пуске блока, но о судьбе атомной энергетики. Это не громкие слова — после Чернобыля атомщики в любой точке планеты больше не имеют права на промахи.
— Получается, что вы практически заново запускали реактор?
— Не совсем так. Если мировой опыт возведения новых блоков был и есть, то повторным пуском после большого перерыва приходилось заниматься впервые. Мне кажется, что серьёзная модернизация намного труднее. Сравнимой по сложности была ситуация на Бушерской АЭС, которую начинали строить немцы, а потом переделывали россияне. В результате потребовалось вдвое больше времени. Знакомые специалисты говорили, что было бы проще и дешевле построить новую.
— Наверное, и на Армянской АЭС выгоднее соорудить новый блок, чем вернуть к жизни законсервированный?
— Безусловно. Повторный пуск был уникальным и довольно рискованным экспериментом, к счастью, завершившимся успешно. Но блок № 1 долго проработал, а теперь уже третий десяток лет бездействует. Конечно, можно его пустить, но это будет слишком дорогое удовольствие. Так что лучше построить другой. В любом случае он будет более современным и потому более эффективным.
— Какое место сегодня ваша станция занимает в энергобалансе Армении?
— Ключевое. В последнее время блок № 2 вырабатывает свыше 40% энергии в республике. С точки зрения доли нас можно считать монополистами.
— Как соседи относятся к тому, что у них под боком АЭС?
— Я не хотел бы вдаваться в политику. Скажу только, что со стороны Ирана и Грузии всё нормально, они воспринимают существование атомной станции как данность. А почему, собственно, должно быть иначе? Наша станция отвечает всем нормам МАГАТЭ. И в том, насколько высок уровень её безопасности, все имели возможность убедиться, когда произошла страшная трагедия в Спитаке.
— Во время землетрясения вы были здесь?
— Да, в своём кабинете. Помню, как при первых толчках стены задрожали. Потом начались сбои по всей энергосистеме Армении. Но наша станция продолжала работать. По тревоге сразу побежали на блок. Включили переходные режимы, стабилизировали ситуацию. Блоки мы не останавливали, в этом не было надобности. Специалисты самым тщательным образом осмотрели и конструкции, и оборудование. Никаких нарушений не обнаружили, а потому было принято решение и дальше держать полную мощность. Кстати, АЭС очень помогла в ликвидации последствий землетрясения. Ведь декабрь и январь тогда выдались очень суровыми, отсутствие энергии означало бы ещё одну катастрофу. Мы работали до тех пор, пока не появилось распоряжение правительства об остановке АЭС. В феврале был выведен из эксплуатации первый блок, в марте — второй.
— А вскоре Армении перестало хватать электроэнергии для света и тепла.
— Да, это я тоже помню. Мы жили в панельном доме на пятом этаже. Стены задрапировали целлофаном, достали керосинку, с большим трудом добывали керосин и спали все в одной комнате, чтобы не замёрзнуть. У нас южная страна, летом много солнца, но зимой температура опускается подчас до –20.
— Каким вам видится будущее атомной энергетики Армении?
— Скажу так: в начале 70-х годов прошлого века в мире строилось много блоков. К сожалению, случилась авария на ЧАЭС, ударившая по отрасли. И по нашей психологии. После неё мы пересмотрели меры безопасности. Что греха таить, до катастрофы они подчас были на втором плане, на первый всегда выходили задания по производству электроэнергии — больше, больше, больше! Теперь всё по-другому: безопасность важнее всего. Именно этот принцип сделал возможным возрождение атомной энергетики. Многие государства приняли серьёзные программы по её развитию, в лидерах — Китай и Индия. И я рассчитываю, что Армения не останется в стороне. Переговоры о строительстве нового энергоблока идут успешно. Думаю, этот проект будет реализован — разумеется, при участии России.
— А другие страны?
— Они тоже внесли свой вклад. После повторного пуска нужно было повысить уровень безопасности, а это большие средства. Помощь нам оказали Соединённые Штаты и Евросоюз. Позже через МАГАТЭ средства мы получили и от России. Опять-таки на укрепление безопасности. Ну, а в строительстве новых энергоблоков сотрудничаем напрямую, потому что и оборудование российское, и топливо, и специалисты, которые проектировали станцию и теперь её модернизируют.
— Вы не жалеете, что оказались в кресле директора АЭС?
— Бывают, конечно, минуты, когда хочется покоя, но всегда побеждает другое чувство — понимаешь, что ты нужен людям, которые живут рядом с тобой. Сейчас не принято говорить о патриотизме, любви к родине, но эти понятия многое определяют в жизни, если хочется прожить её достойно. Вечером на центральной площади Еревана я смотрел на поющие фонтаны. Под музыку красные, жёлтые, синие струи воды взметались ввысь, причудливо изгибались, будто танцуя. Это была феерия звуков, воды и цвета. Я подумал о том, что такая красота стала возможна благодаря людям, которые приступили к дежурству на Армянской атомной станции.

Владимир ГУБАРЕВ

atomic-energy.ru